Судьбы российского крестьянства, М., РГГУ, 1996.: 1 Судьбы российского крестьянства

РОССИЯ

ВЕК

Издается на грант Фонда Форда

Российский государственный гуманитарный университет Москва 1996

РОССИЯ

В_Е К

Под общей редакцией академика Ю.Н. Афанасьева

Российский государственный гуманитарный университет Москва 1996

Российский государственный гуманитарный университет

СУДЬБЫ РОССИЙСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА

https://docs.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_MnloRWpJZ2hBVDA/edit?usp=sharing

ББК 63.3(2) Р76

Под общей редакцией академика Ю.Н. Афанасьева Научный редактор профессор Н.А. Ивницкий

Издается на грант Фонда Форда

ISBN 5-72-81-0032-5

ВВЕДЕНИЕ

КАК РОССИИ ЗАНОВО ОБРЕСТИ СВОЮ ИСТОРИЮ

...В этой Империи искусство картографии достигло такого Совершенства, что карта одной провинции была такой величины, что покрывала пространство целого Города, а карта Империи — целую Провинцию. С течением времени эти огромные карты были признаны недостаточными, так что Школа Картографов изготовила карту Империи, которая была такой же Величины, как Империя, и в точности совпадала с ней.

Х.А. СУАРЕС МИРАНДА ИЗ «ПУТЕШЕСТВИЙ ЛЮДЕЙ, ДОСТОЙНЫХ ПОХВАЛЫ», 1658 г.

Решившись на издание серии научных трудов «Россия: XX век», авторы взялись за очень трудную, почти немыслимую задачу — дать современную интерпретацию нашей отечественной истории новейшего времени. Что означает история для общества, в котором ее больше 70 лет с усердием и послушанием укладывали в прокрустово ложе, обращаясь с прошлым по законам Птолемея? Удобны и просты его идеи: отчетливо видно, как Солнце встает и обходит Землю, уверенно вращаясь вокруг нее. Столь же очевидны были победы социализма на всех фронтах, для убедительности закрепленные Консти

ii Введение

туцией страны... Исторические учебники были переполнены «сухим остатком» идей «Ленина — Сталина», чуть в меньшей степени — «Маркса — Энгельса». Сама история парадоксальным образом превратилась в «точную» науку, формулы и гипотезы которой становились аксиомами, не требующими доказательств. Симптоматично, что и общество в доказательствах уже не нуждалось. Новой таблицей умножения стал «Краткий курс», именно этой «алгеброй» мы собирались, говоря словами поэта, «поверить гармонию», именно ее алгоритмом измерялась вся жизнь, ее тексты заучивались наизусть поколениями, как заклинания в религиозных сектах.

Подмена понятий происходила на всех уровнях. Психологическая, ментальная, поведенческая модели и структура общества оставались матричными: в освободившиеся вербально-понятийные ниши вставлялись новые формулировки. Идея соборности воплощалась в субботнике, шествие к Божьему царству практически продолжилось маршем к коммунизму, попытки инакомыслия в однопартий-ности карались по модели ереси в православии.

Одновременно история становилась основным жанром новой эпохи, где согласно правилам игры строились и лакировались одни фасады, сносились и взрывались другие, а вместе с ними целые этажи и фундаменты. Игра в историю — это игра в смену идентичности.

С потерей истории мы потеряли и свою идентичность.

Обретение истории для нас — это обретение идентичности.

В концепции и теории идентичности значимо то, как субъективно организуются внешние «мировые» события: как они переживаются, интерпретируются, оцениваются, то есть идентичность — это самоотождествление личности, группы, социума, нации в контексте социальных взаимодействий. Именно в сети последних выстраивается система социальных ролей, масок, позиций, статусов — «для себя» и «для другого».

Теория идентичности и построена на «эго» — «альтер», согласно которой субъект (общность или индивидуум) формирует свой образ как для себя, так и для другого. Не только формирует, но и культивирует или трансформирует его в зависимости от собственной интерпретации внешних событий.

Как России заново обрести свою историю

III

Реконфигурация образа, роли, статуса приводит, соответственно, к смене идентификации. У идентификации (как процесса формирования идентичности) есть свой язык, своя политика, есть и своя симуляция.

Метастазы симуляции пронизали общество насквозь: потеря идентификации вторична, она — следствие потери истории, потери памяти. Выстраивая свою идентичность, мы сегодня начинаем изучение нашей истории: с отсутствия, с того, чего нет, с исследования тишины и молчания, с пустоты. Разрыв этого тягостного молчания — в обретении истории и в ее созидании. Этот процесс конкретен и в чем-то уже ощутим.

ЛОГИКА ФАКТА

Наша история воссоздается заново за счет появившейся возможности непредвзято смотреть на факты, то есть руководствоваться ими, а не априорной логической конструкцией, под которую подгоняются имеющиеся факты. «Если факты разрушают теорию, то тем лучше для теории. Она создана нами, а не дана нам на хранение», — заметил однажды В. Шкловский. Одно из свидетельств того, как факты могут разрушить стройную теорию, причем свидетельство болезненное, поскольку оно касается напрямую личных судеб, — работа В. Суворова по изучению фактов второй мировой войны. Без единого случая обращения к архивным документам, пользуясь логикой фактов военной истории, в книге «Ледокол» Суворов выстроил такую картину предвоенных отношений Германии и СССР — двух тоталитарных систем — такую картину столкновений имперских амбиций, интеллектуальной и стратегической игры двух «гениев» нашей эпохи, в которой не остается места многим привычным изображениям и оценкам.

Работа Суворова стала известна миллионам людей в современной России и за рубежом. Наши историки пока еще не дали полного, объективного анализа как самой книги, так и проблемы превентивной войны с той и другой сторо

IV Введение

ны. Появившиеся в нашей печати критические выступления, касающиеся выводов, сделанных Суворовым, пока что не опровергают, а скорее подтверждают эти выводы. Заслуга Суворова, по крайней мере, в том, что он своим решительным выступлением привлек внимание общественности к очень важной проблеме истории второй мировой войны и стимулировал изучение, воссоздание подлинной истории великой войны, свободной от умолчаний и фальсификаций.

В предлагаемой читателю работе даются анализ основных положений автора «Ледокола» и «критика критики» его оппонентов.

Ключевым для объяснения общего рисунка второй мировой войны для советской историографии стало понятие «внезапное нападение Гитлера на Советский Союз». Вся история войны объяснялась этой конструкцией: и первые поражения, и огромные потери, и общие итоги, и характер данного мирового события. Однако факты, как показал Суворов, могут выстраиваться совершенно иначе: Сталин, как и весь Советский Союз, утверждает автор «Ледокола», усиленно и долго готовился к войне с Германией. Но не к оборонительной, а к наступательной, агрессивной. Гитлер, по мнению Суворова, упредил такую войну. Таким образом получается, что мы воевали не свою, а его войну. Потому так больно: на одного погибшего немца — четыре наших, как это видно из подсчетов, сделанных Б.В. Соколовым (см. его книгу «Цена победы», М., 1991. С. 21). А потому... уже спустя пятьдесят лет даже такие люди, как В. Астафьев — участник войны и выдающийся наш писатель, задаются вопросом: «А была ли победа?».

А что если бы события разворачивались по сталинскому сценарию? В таком случае война стала бы «нашей»? Возможно, итогом сталинской войны стало бы «освобождение» не только Восточной, но и всей Западной Европы. Как бы в таком случае воплотилось торжество коммунизма в мировом масштабе?

Война надолго останется в памяти народа как справедливая, освободительная. Эта ее характеристика, очевидно, попадает в точку, касаясь сути самого события. Но исчерпывает ли она все существо такого грандиозного явления? И совпадают ли память и история? Не только пережитое

Как России заново обрести свою историю

нами, но и опыт других народов подсказывают, что кажущаяся идентичность этих понятий не должна нас обманывать. Память — один из элементов общественного сознания, а оно в глубинных, сущностных его основаниях призвано быть историческим. Напрягая память, мы задаемся вопросом о смысле собственной жизни, хотим понять свое место в истории, понять себя. Как амнезия разрушает индивидуальную человеческую личность, так и коллективное беспамятство варваризирует, обессмысливает жизнь общества.

Память, в то же время, может быть и часто бывает ложной, деформированной, поскольку ее сфера — пережитое, то есть прочувствованное; эмоциональное и психологическое, личное и коллективное. Именно в силу этого историческую память, или, точнее, память о былом, всегда трудно опровергнуть, еще труднее преодолеть, даже когда необходимо, как в случае с прошлым России. Наша память о прошлом очень во многом искажена. Она была объектом длительных манипуляций властей, пристанищем коллективной мифологии. Преодолеть такой недуг призвана история.

В предлагаемой работе мы попытались повлиять на сложившееся за годы советской власти соотношение между памятью и историей, сблизить их путем превращения истории из фабрики лжи в средство освобождения. Это поможет и коллективной памяти избавиться от того, что хотелось бы удержать режиму в памяти официальной.

ЛОГИКА ДОКУМЕНТА

Воссоздание истории происходит (точнее было €ы сказать — будет происходить) с помощью освоения ранее запретных, неизвестных, сокрытых документов. Точка зрения, наиболее распространенная в мировой советологии, сводилась к тому, что общая картина советской истории уже выстроена, и дальнейшие исследования документов возможны лишь с целью детализации, принципиально не меняющей сюжетно-событийной канвы. Считалось, что никакой новый пасьянс из имен, дат, событий не изменит

VI Введение

фактологии макроистории и допустимо только оттачивание, вырисовка общих декораций. Такой подход действительно работал до Горбачева включительно, когда достаточным было просто утверждение истин, общедоступных для «западной» советологии и известных, но физически не доступных нашей катакомбной истории. Однако сегодня, например, ясно, что появляющиеся публикации на «ленинские», военные и послевоенные (периода холодной войны) сюжеты влияют на концепцию не только российской истории, но и на состояние мировой истории нынешнего столетия в целом. Вот некоторые факты.

Как известно, в 1938 г. государственные архивы СССР были переданы в ведение НКВД. С тех пор доступ исследователей в архивы был затруднен, усилился контроль, а по существу была наложена цензура архивных учреждений и партийных органов на использование архивных материалов. Все это привело к сужению источниковой базы исторической (и не только!) науки, к фальсификации и искажению, замалчиванию некоторых фактов и событий в угоду отдельным личностям и господствовавшим идеологическим доктринам и концепциям. В результате в науке уже с начала 30-х годов прекратились творческие дискуссии и споры, а историки стали иллюстраторами партийных документов, речей и докладов.

В годы хрущевской «оттепели» государственные и партийные архивы были несколько приоткрыты, что сказалось на развитии исторической науки: появился ряд документальных публикаций и исследовательских трудов, например, по истории коллективизации и крестьянства (сборники документов «Коллективизация сельского хозяйства в Северном районе (1927— 1937 гг.)», Вологда, 1964; «Материалы по истории СССР», М., 1955. Вып. I; 1959. Вып. VII; «Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках», М., 1963; и другие), а также многочисленные статьи в журналах и тематических сборниках. К сожалению, данный период продолжался недолго. После смещения Н.С. Хрущева началась реанимация сталинизма. Особенно пагубно это сказалось на развитии общественных наук: во главе отдела науки и учебных заведений ЦК КПСС был поставлен СП. Трапезников, историк по специальности и ярый сталинист по призванию.

Как России заново обрести свою историю

VII

Многие архивные фонды были снова необоснованно засекречены, документы некоторых архивных фондов (ЦСУ, Наркомфина и др.) не выдавались исследователям без разрешения соответствующих ведомств-фондообразовате-лей. К материалам СНК и Госплана, ЦИКа и ВЦИКа, ВЧК-ОГПУ-НКВД ученых фактически не допускали. Все партийные архивы как в центре, так и-на местах были секретными, до них не могли добраться не только беспартийные исследователи, но и члены партии, не имевшие допуска к секретной работе. Даже часть архивов таких ведомств, как Наркомзем и Колхозцентр, была засекречена (материалы Я. Яковлева, Г. Каминского и других).

Что касается таких архивохранилищ, как Действующий архив ЦК КПСС (Оргбюро, Секретариат, Отделы ЦК), а также Кремлевский архив Политбюро ЦК КПСС, то они были совершенно секретными и о них запрещалось даже упоминать.

С конца 80-х годов положение с источниковой базой несколько улучшилось: часть материалов государственных архивов была рассекречена, расширился доступ исследователей к ранее закрытым источникам, оживилась публикация документов и основанных на архивных источниках монографий.

Характерны для последних лет и активизация усилий по изданию различных документальных сборников, публикаций, и появление специализированных публикаторских журналов. Так, в 1991 г. были изданы «Дневники императора Николая II», в том же году — «Полное собрание речей в Государственной думе и Государственном совете Ю06-1911» П.А. Столыпина, «Дневник 1894-1896» В.Н. Ламздорфа и т.д. Вновь выходит журнал «Исторический архив», издаются документальные серии «Звенья» (4 выпуска), «Неизвестная Россия: XX век» (3 выпуска), почти все исторические журналы публикуют подборки из ранее тщательно скрывавшихся документов по советскому периоду, а иногда даже и досоветскому.

В последние годы переизданы многотомные мемуары и сборники документов, как, например, выходивший в 20-х годах в Берлине «Архив русской революции» (22 тома), альманах «Минувшее» (Штомов), сборники «Белое дело» и другие, а также мемуары лидеров белого движения

viii Введение

и сочинения политических деятелей — Деникина, Врангеля, Краснова, Милюкова и других. Стали доступными и те многочисленные издания, которые раньше находились в спецхранах. Использование их в научных исследованиях и литературных произведениях перестало преследоваться. Теперь открыт «для общественного пользования» и Русский заграничный исторический архив (РЗИА), созданный в 20-х годах деятелями белой эмиграции в Праге и после второй мировой войны переданный правительством Чехословакии в дар нашей Академии наук. В нем — свыше 350 тысяч единиц хранения источников по истории белого движения.

Появились в последнее время публикации документов и по одной из самых больных тем нашей истории — крестьянской. Так, в 1989 г. вышел сборник «Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе коллективизации 1927— 1932 гг.». В 1991 — 1993 гг. изданы сборники документов «Из истории раскулачивания в Карелии 1930- 1933 гг.», «ГУЛАГ в Карелии 1930-1941 гг.» (Петрозаводск), «Спецпереселенцы в Западной Сибири, 1930 — весна 1931 г.», «Спецпереселенцы в Западной Сибири, весна 1931 — начало 1933 г.» (Новосибирск), а также появился ряд документальных подборок в периодической печати («Родина», «Источник» и др.). В эти публикации вошли в основном секретные документы партийных и карательных органов (ОПТУ, НКВД), в том числе так называемые особые папки.

Следует заметить, что местные власти пошли более смело на рассекречивание архивов, чем центральные. До сих пор для исследователей закрыт бывший Кремлевский архив Политбюро ЦК КПСС (ныне Архив Президента Российской Федерации), где хранятся документы, представляющие большую ценность не только для исторической науки. Они отражают выработку как внешней, так и внутренней политики партии и государства и показывают механизм ее осуществления. Кроме того, материалы архива позволяют выяснить конкретную роль и место партийно-государственного руководства в совершении насилия и репрессий в отношении крестьянства в конце 20 — 30-х годах (насильственная коллективизация, раскулачивание

Как России заново обрести свою историю

и депортация миллионов крестьян в ходе так называемой сталинской революции сверху). Совместно с архивами РГАЭ (бывший ЦГАНХ), РГВА (бывший ЦГАСА), бывшим ЦПА ИМЛ и архивом Министерства безопасности (бывший архив КГБ), Институтом российской истории РАН и Домом наук о человеке (Франция) готовится документальная серия «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД» в пяти томах (по 40 п.л. каждый), куда войдут оперативные, специальные, земельные и другие сводки о положении в деревне в 1918—1937 гг. (настроение крестьянства, экологическое и хозяйственное развитие, налоговая и хлебозаготовительная политика и пр.). Несмотря на тенденциозность оценок, в этих секретных сводках нашло отражение объективное положение в деревне.

Совместно с американскими учеными ведется работа по подготовке еще одной пятитомной серии — «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание (1927 —1940 гг.)». Здесь также будут представлены материалы фондов Наркомзема, Колхозцентра, Союза союзов сельскохозяйственной кооперации, ЦСУ, Наркомфина, а также ОПТУ, НКВД, партийных органов. В сборники предполагается включить ряд материалов секретных частей названных ведомств и организаций, в том числе документы о судьбе раскулаченных депортированных крестьян, «спецпереселенцев» и т.п.

Между тем без материалов бывшего Кремлевского архива Политбюро ЦК КПСС вряд ли возможно восстановить во всей полноте правдивую картину трагедии крестьянства, разразившейся на рубеже 20 —30-х годов. Документы архива рассказывают, в частности, о том, что и после завершения сплошной коллективизации репрессии против крестьян продолжались, а иногда даже усиливались. Возьмем хотя бы один пример. 2 июля 1937 г. было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах», разосланное И. Сталиным Н. Ежову (НКВД), секретарям крайкомов, обкомов и ЦК нацкомпар-тий. В документе предлагалось «большую часть бывших кулаков и уголовников, высланных в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернув

А ' Введение

шихся в свои области, взять на учет с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны», а остальные — высланы. Всего согласно этому решению подлежало расстрелу свыше 72 тыс. и высылке более 270 тыс. человек. Эта акция проводилась уже после 1932 г., когда, по признанию самого Сталина, «кулачество как класс» было разгромлено.

Что касается материалов действующих архивов министерств и ведомств, то они только начинают использоваться в научных целях.

Обнародование новых, ранее скрывавшихся фактов не просто дополняет скорбный российский мартиролог или аккумулирует уже известное, но зачастую меняет наши представления о прошлом, безжалостно ломая стереотипы не просто поколений, но нации в целом. Ждущие опубликования новые документы — статьи, речи Ленина — подтверждают ранее известные его высказывания о стремлении социалистического государства к разжиганию мировой революции — установлению мирового господства. И это — не безумие Сталина, а всеопределяющая политическая константа советского коммунизма, прошедшая от Ленина к Хрущеву (пригрозившему с трибуны ООН: «Мы все равно вас закопаем») и до Брежнева с его афганской войной и африканским социализмом.

Наконец, несколько более общих соображений на тему «Современная российская историография и архивы». Данная проблема касается не только издания «Россия: XX век», но и будущего отечественной исторической науки в целом.

В российской историографии мы имеем дело с особо острыми проявлениями кризиса тоталитарного мироощущения, тоталитарного исторического сознания и историографической субкультуры. Поэтому наиболее сложной оказывается задача овладеть навыками и приемами исследовательской деятельности, базирующимися на принципах диалоговой культуры. Задача эта не чисто национальная и региональная, поскольку связана с необходимостью преодоления многих элементов традиционализма в исследовательской практике. Правда, в российской историогра

Как России заново обрести свою историю

фии эта задача, быть может, стоит и проявляется гораздо острее. Долгое время наше общение с источниками напоминало не столько работу исследователей, сколько работу следователей: мы не вступали в равноправный диалог с источником, а допрашивали его, оставляя за собой преимущественное право давать ему оценки. Поэтому сегодня, когда произошел информационный взрыв, многие исследователи оказались просто неподготовленными к ее восприятию. Расширение, а точнее, создание принципиально новой информационной среды не решает между тем всего комплекса проблем, связанных с информационным обеспечением исторических исследований.

Наиболее яркий пример сложности этой проблемы — появление «Основ законодательства РФ об Архивном фонде РФ и архивах» (приняты Верховным Советом РФ в июле 1993 г.). Данный документ не только противоречив, но и носит половинчатый характер. Его содержание поражает непостижимым, с точки зрения здравого смысла, сочетанием традиционных идей и положений, характерных для семи десятилетий советской системы управления архивами, с некоторыми достаточно радикальными принципами. Как отмечали разработчики закона, они исходили из идеи совершить с его помощью «революцию через эволюцию». «Революционная» часть закона (по замыслу его составителей) включает два важнейших положения: 1. Провозглашается принцип абсолютного равенства всех граждан, партий, общественных движений и учреждений в области организации, хранения и пользования архивами. То есть, речь идет о присоединении нашей отечественной системы к принятым во всем цивилизованном мире правовым нормам, управленческим стандартам и профессиональным установкам. 2. Впервые признается возможность и право существования двух частей архивных комплексов: государственной и негосударственной. (Термин «негосударственная», по существу, выступает как эвфемизм простого и ясного, но с таким трудом приживающегося понятия «частная собственность».) «Эволюционный» характер осуществления этих принципов определяется содержанием всех остальных статей Закона.

/\п Введение

Главное же то, что в законе нет четко зафиксированного отказа от сложившейся за предшествующие десятилетия жестко централизованной вертикали управления архивной отраслью. В результате, несмотря на то что в «Основах...» декларируется ограничение компетенции Государственной архивной службы России прежде всего функциями нормативного и методического характера, все-таки на практике по отношению к федеральным архивам и центрам хранения документации за нею (за ГАС, т.е. Рос-комархивом) сохраняются функции непосредственного руководства и производственно-финансового обеспечения. Такая уступка в современных условиях играет на руку чиновникам, а не ученым — ведь повседневную деятельность важнейших центров хранения документов контролирует не научная общественность, не исследователи, а узкий круг облеченных административной властью аппаратчиков.

Особое место в «Основах...» занимают положения, регламентирующие сферу использования архивных документов, то есть те, которые касаются больных для всех исследователей вопросов. Уточняются и расширяются формулировки, которые уже известны по принятому 19.06.92 г. постановлению Верховного Совета РФ «О временном порядке доступа к архивным документам и их использованию». Конкретную же ответственность за непредоставление исследователю затребованных документов закон не устанавливает. Нормативно-методическая база работы архивов в настоящее время определяется 240 пособиями, из которых 202 являются временными и подлежащими переработке. Новые же еще надо создать. В результате документы, нужные исследователю, могут быть задержаны под любым предлогом.

Как показывает практика нынешнего дня, ведомства и учреждения не собираются упускать из своих рук «право» на произвольное засекречивание документов, основываясь на путаных и непоследовательных указаниях высших органов и даже самого президента. Тем самым, единое информационное пространство, о котором столько мечтали исследователи, сужается со скоростью шагреневой кожи.

Как России заново обрести свою историю

XIII

Несовершенство и медлительность самой процедуры засекречивания и рассекречивания архивных документов, которая в настоящее время принимает явно нарочитый, произвольный характер, а также трудность в организации научно-справочного аппарата на новой основе, с включением современных автоматизированных систем, как и прежде, затрудняют доступ к архивам.

Вполне очевидным в настоящее время является и тот факт, что архивное строительство в России развивается почти вслепую, без глубокого теоретического и научно-методического обеспечения принимаемых решений. Поэтому ответственные за архивное законодательство по-прежнему пытаются совмещать несовместимое. Этим же во многом объясняется и явная растерянность органов управления архивным делом перед такими новыми для нас проблемами, как разработка принципов и критериев экспертизы ценности документов в условиях, когда многие прежние критерии оказались надуманными и малообоснованными. Весьма показателен пример со списком рассекреченных документов бывшего ЦК ВЛКСМ. Даже сам список рассекреченных документов содержится под грифом «секретно».

ПЛЮРАЛИЗМ МЕТОДОЛОГИИ: УСТНАЯ ИСТОРИЯ

В контексте вышесказанного очевиден механизм появления устной истории: задохнувшаяся в пустотах, в вакууме исторического знания (а точнее — незнания) история находила выход на «кухнях» — в передаче «из уст в уста», становясь катакомбным жанром в царстве пафоса и патетики. По всем законам жанра она появляется с полным реквизитом — эзотерическим языком, стратегией, формами трансляции... Итак, устная, потому что нет письменной.

В фокусе устной истории оказывается все то, что не могло быть написано; все то, что не могло быть зафиксировано и тем более не могло храниться в государственных архивах, но что хранилось в архивах памяти.

Здесь история берет реванш по полному счету. Ведь помимо фактов макроистории, наша отечественная история

XIV

Введение

избегала и фактов микроистории — тонкой структуры человеческого бытия, реальности, просеивающейся через ментальность и ощущения, верования и представления, ценностные ориентации и психологические установки.

Адресованные устной истории упреки в ненадежности ее фактов и свидетельств можно отмести одним простым фактом использования данных и сведений устной истории в составлении исторических портретов, биографий, жизнеописаний. Бывает трудно определить (и тем более обосновать) факт или степень лжи в историческом источнике. Обсуждая традиционные проблемы лжи, или, говоря научным языком, вариативной интерпретации действительности, важно помнить: для современного историка особенно проблематичным становится определить, КУДА отнести полученную информацию — к реальности факта или к реальности сознания. В свое время мир, особенно интеллигенцию России, потрясло прозвучавшее в рейкьявикской речи Горбачева мандельштамовское «это был не провал, а прорыв». Потряс сам факт цитирования Мандельштама.

Это лишний раз подтверждает идею М. Мамардашвили о том, что надо ставить вопрос об истинности сказанного не с точки зрения того, «что сказал человек», а с точки зрения того, «чьи и какие слова он присвоил», под чем подписался, превращая сказанное не в факт истории, а в факт сознания, биографии конкретной личности. В таком случае историка должна интересовать любая, с формальных позиций, ложь, поскольку она является составляющей ментальности; потому что ложь, как и жизнь каждого, — уникальна.

Интересно, что именно в устной истории создается идентичность нации и индивидуума одновременно. Создавая исторический документ, историк вместе с респондентом помогает формированию идентичности социума; однако, проговаривая пережитое, человек вторично проживает свое прошлое, вторично выстраивает его.

Таким образом, устная история — это одновременно процесс и форма обретения обществом и личностью своей идентичности.

Как России заново обрести свою историю

СТРУКТУРНЫЙ, НЕМОДЕЛЬНЫЙ И ДРУГИЕ ПОДХОДЫ

Перечисленные возможности объяснения смены парадигм и обоснования необходимости нового типа исторического знания не являются исчерпывающими. Факты, документы, их логика обретают особую силу, если они погружены в контекст различных подходов. С изменением подходов к источнику и факту, методов исследования изменяется и общая картина искомого.

За продолжительное время безраздельного господства марксизма-ленинизма в исторической науке мы слишком многое «пропустили» из того, что происходило в мире. В течение XX века историческое знание во многих странах многократно и существенно обновлялось. Расширялось исследовательское поле исторической науки. Она становилась все более всеядной, захватывая в свои сети, казалось бы, самые невероятные, экстравагантные объекты: история безумия, сексуальности, неверия; история климата, кухни, вина, плуга; побоища кошек, петушиные бои, рост парней, призываемых в армию; история проституции, колдовства, чародейства; история страха, привычек, питания; история чумы, аменореи; история подсознательного, коллективной психологии; история предохранений от беременности. Наряду с кардинальной переориентацией исследовательской проблематики происходили и другие перемены в исторической науке. Существенно менялось само ее предназначение — она решительно поворачивалась к человеку. И не просто к человеку как к природному существу, как к индивиду, но к человеку в обществе и во времени. Казалось бы, это очень просто. Но и это — кажущаяся простота. Надо иметь в виду вековые усилия историков, их сосредоточенность на описании событий политической истории и главным образом «великих» событий. Традиционная история была не только событийной по сосредоточенности своих интересов, но еще и поверхностной, повествовательной по характеру, слабо способной анализировать явления, проникать в суть вещей. Кроме того, особенно это относится к нашей советской историографии, она была еще и телеологической, финалистской. Чер

XVI

Введение

новой набросок всемирной истории ей был дан заранее, в каком направлении история будет развиваться дальше — тоже никаких сомнений не было. Оставалось лишь кое-что уточнить, извлечь факты из источников, чтобы решить главную задачу исторической науки: воссоздать события, выявить процессы, тенденции, способы производства, раскрыть взаимоотношения и борьбу классов, обусловленность революций и т.п.

Переключиться с этих звонких сюжетов на тихую повседневность и будничность, сделать предметом изысканий умонастроения, мировидение обыкновенных людей, историю их чувственности, жизненных привычек, поведенческих стереотипов — все это потребовало от современных, в частности, от французских историков не только «смены вех» в убеждениях, но и полного переоснащения их исследовательского инструментария (темы, методы, источники, концепции). В зависимости от интеллектуальной конъюнктуры, от социального контекста менялись местами — в смысле их значимости для исторического исследования — политическое и культурное, производственное и социальное, материальное и духовное. Вместо исторических магистралей внимание сосредоточивалось на маргинальных сюжетах, меньшинствах, отклонениях. Менялся масштаб исторического рассмотрения от глобального через региональный к локальному. Вместо интеллектуального предпочтение отдавалось аффективному, эмоциональному. Характер социальных связей исследовался не только напрямую, непосредственно, но как бы подсматривался через незначительное, второстепенное — через мелкие привычки, необдуманные жесты обыденной жизни, скорее через спонтанное, чем через осознанное.

Менялись представления о типе, характере, возможностях исторического знания. В России же в это время всем происходившим в мире плодотворным сменам парадигм, эпистем, инструментариев упорно противопоставляли незыблемость хорошо известного набора методов исторического материализма. Делалось такое повсеместно и последовательно — и в вузовских аудиториях, и в академических институтах. Автор этих строк и сам был причастен к этому неблаговидному делу. Например, как было принято, за проявление крайнего идеализма выдавалось утвержде

Как России заново обрести свою историю

XVII

ние Р. Арона, что, формулируя вопросы к прошедшему, историк в какой-то мере сам конструирует объект исследования. Затуманенное ленинским «Материализмом и эмпириокритицизмом» сознание принимало утро теории познания на рубеже XIX — XX веков за сумерки буржуазного идеализма.

В результате у нас на протяжении почти всего XX века так и не произошло интеллектуального раскрепощения личности историка, он так и остался зашоренным позитивистскими догмами XIX века. Поэтому для очень многих так и остались неразгаданными глубинные истоки невиданной плодотворности, например французских историков школы «Анналов», для которых смысл прошлого многократно перемещался в зависимости от постоянно менявшегося видения настоящего. Не в архивах историки «Анналов» искали и находили вопросы к прошлому, не в «тексте», как призывали к тому историки-позитивисты Ланглуа и Сеньобос, а в интеллектуальном и социальном контексте современной эпохи. Именно современная конъюнктура помогала им оттачивать методы исторического анализа. В частности, метод моделирования: исторический факт для них — не факт-булыжник, который можно в готовом виде извлечь из архивов, а факт-конструкция, методологический прием, исследовательская гипотеза, которая погружается историком в возможно более широкий контекст самых разнообразных исторических источников, подвергается всестороннему исследованию, «прощупыванию». Иными словами, в то время, когда советские историки десятилетиями опровергали философские «заблуждения» неокантианцев баденской школы или теорию Э. Гуссерля относительно классификации наук, не обремененные «измами» западные ученые оттачивали свое ремесло, не противопоставляли обобщающие и индивидуализирующие методы, а погружались в методический арсенал точных наук, чтобы и гуманитарное знание сделать более точным и более доказательным.

Размышляя о путях преодоления извращенности и изоляции гуманитарного знания в Советском Союзе, которые в той или иной степени унаследованы и постсоветской Россией, нельзя не обратить внимания на удивительный парадокс истории: в истории российской науки XX века

XVIII

Введение

есть блестящие примеры комплексного подхода к этой проблеме, применения точных методов исследования в гуманитарных изысканиях. Есть у нас такие гуманитарные исследования, которые и с современных позиций о научности смотрятся как огромные вершины XX века: работы в области структурной лингвистики, теоретической поэтики, биосферы, психологии, истории. Парадокс же в том, что русские гуманитарии, хорошо сознавая целостность знания как основополагающий принцип, внесли существенный вклад в обоснование значимости его гуманитарной компоненты, однако их идеи «прижились» и принесли свои плоды в западном мире, а не в России.

Многие идеи современного гуманитарного знания были рождены в России. Итоги же и результаты этого знания сложились уже в Западной Европе и Америке. Разумеется, речь не о том, что все, к чему пришло западное обществоведение, своими корнями и истоками уходит в Россию. Бесспорно, многое из того, что родилось в России в первой четверти XX века, развивалось затем в других условиях и на другой почве. В Советском Союзе многое было прервано на десятилетия варварским, диким способом. То, что появилось у нас — ОПОЯЗ'овские труды, работы В.Я. Проппа, М.М. Бахтина и других, — стало скорее исключением, подтверждающим общее правило методологической изолированности и бесплодности. Наглядной иллюстрацией тому может служить развитие идеи целостности, или идеи холизма, в XX веке. Гуманитарные науки в России складывались как целостное семейство наук. Не просто отдельная наука или отрасль знания, а очень многие науки развивались плодотворно и достигли очевидных успехов. Это создавало своеобразный эфир, особую духовную атмосферу, стимулирующую развитие каждой науки в отдельности. Под знаком идеи холизма проходил почти весь XX век. Еще с конца XIX века она развивалась в разных странах, в разных науках и поиски эти шли параллельно во всем цивилизованном мире. Можно легко найти аналогии между тем, что делали, скажем, в исторической науке российский ученый П. Милюков и представитель западной школы А. Берр. Чем, как не парадоксом истории, можно назвать то, что российские исследователи социологии Д. Гурвич и П. Сорокин, выдворенные за пределы страны в начале

Как России заново обрести свою историю_XIX

20-х годов, не просто вписались в среду ученых Европы и Америки, но и положили начало целому направлению научных исследований.

Идея холизма в исследованиях западных историков логически вылилась в разработку концепции глобальной истории — в трудах М. Блока и Ф. Броделя. В России же эти исследования были прерваны.

Развитие гуманитарной мысли в России и на Западе какое-то время шло в одном направлении. С одной стороны, формировалось представление о многообразии, целостности, эшелонированности, слоистости общества, совершались попытки подвести итоги и определить результаты его эволюции с помощью категорий большой временнбй продолжительности. С другой стороны, ученые пытались отыскать ту ячейку, ту клеточку, которая помогла бы разгадать общие механизмы развития человеческого общества.

В целом гуманитарные науки в первой четверти XX века во всем мире приобрели общий ритм и направление развития. Продуктивнейшие диалоги были возможны потому, что ученые разных стран ломали головы по существу над одним и тем же, хотя при этом и шли разными путями. Великий российский ученый В.Я. Пропп, автор замечательных работ, посвященных поиску исторических корней волшебной сказки, совершенно на равных вел дискуссию о морфологии мифа и сказки с французским этнологом К. Леви-Строссом. Такой же плодотворный творческий диалог о Рабле и его времени вели российский ученый М.М. Бахтин и исследователь из Франции Л. Февр. У них были различные подходы к теме, разные выводы, но диалог был возможен — и это главное. Наши исследователи не утратили еще общего языка науки.

Отечественная школа изучения культуры, сформировавшаяся в стране в 20 — 40-е годы XX века в процессе научных изысканий М.М. Бахтина, В.Я. Проппа, И.Г. Франк-Каменецкого, О.М. Фрейденберг, по ряду своих выводов опережала мировую науку. С этой школой была тесно связана деятельность российских психологов Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурия, которые разрабатывали приоритетную культурно-историческую теорию человече

Введение

ской психики. В свою очередь, их исследования во многом опирались на труды блистательного созвездия российских мыслителей «серебряного века» — прежде всего Владимира Соловьева, Сергея Булгакова, Павла Флоренского, Вячеслава Иванова. Нельзя не упомянуть и В.И. Вернадского, автора идеи о том, что две тенденции — естественно-историческая (природная) и социально-политическая (человеческая) — в итоге сливаются в нечто единое. И в дальнейшем наиболее полную реализацию эти идеи получили не в России, а на Западе, в частности в трудах французского католического философа П. Тейяра де Шардена.

В эпоху постмодернизма, впрочем, неловко подробно говорить о приоритетах, тем более об их борьбе, о каком бы то ни было идейном первенстве. Наработанные другими подходы в преломлении к нашей истории могут дать и другие, иногда неожиданные, поразительные результаты. Так, в перспективе броделевской длительной временнбй протяженности «1а longue duree» могут быть поколеблены все привычные каноны и статусы, например место Октябрьской революции в истории.

Мы привыкли к оскомине: «Великая Октябрьская социалистическая революция порвала с прошлым...», к идее, что происшедшее после 1917 года стерло все, бывшее прежде. Между тем предпочтительнее могла бы быть следующая гипотеза.

1917 год несмотря на внешние проявления, не означает радикального и полного разрыва с прошлым. Конечно, был разрыв в плане политическом, но, если мы посмотрим на структурные изменения общественной жизни, то увидим, что, наоборот, элементы преемственности восторжествовали над разрывом. «Длительное время» русской истории, отмеченное грузом традиционализма досовременного общества, взяло верх над политическим разрывом. Если мы посмотрим на Октябрьскую революцию с точки зрения длительной перспективы, 1917 год покажется нам эпизодом, катаклизмом, который вместо того, чтобы радикально изменить социальную жизнь, усилил ее архаичную и традиционную структуру. И это проявилось независимо от воли людей, их идеалов. Реальной и преобладающей силой

Как России заново обрести свою историю_XXI

1917 года было в действительности крестьянство России с его консервативной реакцией, направленной против изменений, происходивших в конце XIX — начале XX века: распространения частной собственности и роста рыночного производства, то есть развития того, что мы называем, в историческом, а не строго политическом смысле, капиталистической цивилизацией. Такая реакция крестьянской России на происходившие в стране позитивные изменения означала отказ от возможности преодолеть прошлое страны и пережить модернизацию. Конечно, речь идет не только о 1917 годе.

Для более углубленного анализа следовало бы рассмотреть значительный период, в течение которого были возможности выбора развития, скажем, начиная с 80-х годов XIX века (первые шаги промышленного развития) до 1929 года, когда Сталин, навязав насильственную коллективизацию деревни, положил конец эксперименту нэпа, политики, ставившей целью сочетание личной инициативы с господствующей ролью государства для преодоления отставания страны. С конца XIX века при некотором перемещении России по оси времени оставались нерешенными острейшие и очень болезненные проблемы (земельный вопрос, например), и вилка альтернатив сужалась, что закончилось сталинской катастрофой.

Надо также сказать, что отказ России от современного развития в 1917 году не был для нее чем-то новым. Выбор между дорогой, ведущей к современности, и путем традиционализма появлялся несколько раз: в конце XVI — начале XVII века (Смутное время), когда консервативная реакция крестьян позволила феодализму, переживавшему кризис, обрести новые силы; в период реформ Александра II в середине XIX века; наконец, в начале XX века, о чем мы уже говорили. Перед лицом альтернатив Россия всегда выбирала дорогу традиционализма, отбрасывая попытки преодолеть прошлое. Сейчас мы вновь перед выбором.

Что такое по существу русский традиционализм? Как он сохранился в советский период нашей истории? Если охарактеризовать наиболее кратко вклад советской эпохи в русский традиционализм, то сделать это можно

дли Введение

было бы, сформировав еще одну гипотезу — об удвоенной несвободе.

Приведу пример, касающийся сферы идеологическо-культурной (или, точнее, употребляя немодный термин, духовной сферы). Удвоенная несвобода в духовной области означает, что второе мифологическое сознание привилось к мифологическому мышлению традиционного общества. Традиционное архаичное мышление с преобладанием коллективистских и эгалитаристских идей, вера в абсолютную власть, манихейство во взглядах не были преодолены — наоборот, они оказались удобной почвой для укоренения мифологичности марксизма-ленинизма с его мистическим мессианством. Именно здесь надо искать ключ к парадоксу: как Маркс — ученый, представлявший собой в свое время, казалось, один из наиболее ярких примеров продвижения Запада в деле рационального осмысления общества, — был превращен на русской почве в одного из отцов-основателей новой «государственной религии».

В основе марксизма-ленинизма есть не только утопический рационализм Маркса, но и целая традиция русской революционной интеллигенции — убежденность в том, что на нее возложена миссия освобождения народа от гнета монархии путем построения царства равенства и свободы. Именно в этой среде Ленин осваивал общественную жизнь, отсюда — и препарирование им марксизма. Сын Просвещения Маркс верил в доброго человека, который стал несчастным из-за условий жизни, навязанных ему обществом. Изменив социальную систему, считал Маркс, человек, якобы, сможет реализовать свою свободу. Анализ капиталистического общества привел Маркса к тому, что он увидел в рабочем классе двигатель этого изменения: рабочим нечего терять, они заинтересованы в изменении общества согласно исторической необходимости. Ленин в свою очередь развил теории Маркса, обогатив их русским опытом: ввиду того, что рабочий класс, по его мнению, не способен самостоятельно выработать и реализовать идеи, которые должны привести его к свободе (так как он находится в угнетенном состоянии), необходимо, чтобы эти идеи были внедрены в его сознание извне. Только

Как России заново обрести свою историю

XXIII

революционная элита (вот связь с опытом русской интеллигенции) может знать, как реализовать идею будущего общества. Так была разработана теория партии, предназначавшейся для того, чтобы внедрить в рабочий класс рецепт его освобождения, — внедрить новые мифы и категории, разработанные теперь уже интеллектуалами партии. В XX веке дело «обращения пролетариата» было одной из основных задач партии большевиков. В результате возникло что-то вроде новой «государственной религии», которая, хотя и была лишена трансцендентности, приписывала адептам свои этические нормы и отношение к общественной жизни.

Новые мифы и идеи по сути дополнили и усилили предшествовавшую им систему, породив то, что можно назвать удвоенной несвободой мышления. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, например, о до- и постоктябрьском отношении к власти, абсолютизм которой так и не подвергся пересмотру, либо об отношении к закону и праву.

Каково было ядро новой мифологии? Это — идея о том, что социалистическое общество, продвигающееся к исчезновению классов, потенциально однородно, поскольку не страдает от противоречий капиталистического общества (отсутствуют конфликты интересов). Трудящиеся (рабочие, крестьяне) имеют одну общую конечную цель — построение коммунизма, царства равенства (речь шла о потенциально гармоничном обществе). Эта теория, которая была основанием и оправданием однопартийности, легко прививалась к старым представлениям: идея гармонии отсылала к идее соборности, изначально объединяющей русские общности, а идея социализма как царства справедливости и равенства восходила к идее (тоже очень старой и религиозного происхождения) «Государства правды», где «правда» означала одновременно справедливость, равенство и благополучие всех. В конечном счете — это идея царства Бога на земле, реализовать которую (а в этом были убеждены многие) издавна был призван русский народ. В советское время идея превратилась в мечту о мировом коммунизме, новую маску, скрывавшую и оправдывавшую имперские амбиции России.

ЛЛ1У_Введение

Начиная с XVI века, в то время как Европа шла по пути секуляризации, отрываясь от мистики и колдовства, Россия продолжала питаться идеей «Государства правды». Эта абстрактная идея воспринималась как реальная: верили, что «Государство правды» действительно существует, идея и реальность все время смешивались. Иллюзии во многом обусловливают состояние российского социального сознания вплоть до наших дней.

Каковы оказались последствия этой удвоенной несвободы коллективного сознания для общественной жизни? Общество было основано не на индивидуальном, а на коллективистском, хоровом принципе; политическая система основывалась не на договоре между государством и обществом, при котором Конституция определяла бы действие властей, а на договоре (точнее на мнимо добровольном согласии), положения которого фиксировались и изменялись всегда лишь одной стороной, самой властью, очень похожей на старый абсолютизм европейских монархий. Право и мораль были подчинены абсолютному императиву «благо революции — высший закон».

Таким образом, представляется очевидным, что Октябрь был способом закрепления русского традиционализма и консерватизма, а не разрывом со старым ради становления нового. Примерно так же методы «длительной протяженности», которые я попытался продемонстрировать на примере Октябрьской революции, плюс «немодельный подход» М. Мамардашвили ломают и временные рамки, и концепцию, например, гражданской войны в России.

В свете длительной перспективы и вследствие применения немодельного подхода (который предполагает выяснять, "что гражданской войной не является") можно допустить, что гражданская война в России не то чтобы закончилась к 1920 году, а идет и до сих пор. Подобное произойдет и с холодной войной, если ее рассматривать не как сосуществование систем под угрозой ядерного взрыва, а как специфическую форму международных отношений, и т.д.

Таким образом, ознакомившись с отдельными фактами нашей истории, можно сказать, что эта история созда

Как России заново обрести свою историю

XXV

валась методами риторики и идеологии и существовала на декларативном уровне.

АНТРОПОЦЕНТРИЧНОСТЬ В ИСТОРИИ

Для того чтобы руководствоваться логикой факта, успешно пользоваться документами и подходами, наработанными ранее нами, а также мировой исторической наукой, нужен еще и «субъект» — историк. Историк, вопрошающий прошлое и способный «подслушать то, о чем умалчивает история» (В.О. Ключевский), то есть подслушать тишину, не навязывая собственных мыслительных конструкций.

Если принять тезис Артура М. Шлезингера «истории необходимо знать все не о поколении, творившем историю, а все о поколении, ее пишущем», то придется признать (хотя бы и не без горечи), что мое поколение историков, поколение «шестидесятников», вряд ли существенно поможет России заново обрести свою историю; оно находится, скорее всего, в начале пути к ее обретению. Дело не в том лишь, что времени мало. Его особенно мало в сопоставлении с тем, что надо сделать, чтобы не просто обновить и освежить историческое знание, но чтобы можно было констатировать: появилась Новая история, по-современному оснащенная всем необходимым инструментарием, подходами, методами, методологическими ориентация-ми, наконец, движимая новым духовным состоянием корпорации историков; история, способная проникать в глубины человеческого бытия, улавливать механизмы изменений во всех сферах жизни. О масштабах и темпах подобного рода перемен можно судить по аналогии, например, с тем, как складывалась история истории во Франции. Вершина в развитии «Анналов» приходится на начало 70-х годов, когда исторические исследования нового типа стали массовыми. А начала этому закладывались в середине 20-х и даже раньше. Теперь время течет быстрее, и до достижения желаемого результата нам скорее всего пятьдесят лет не понадобятся. Но и чудес в этой жизни

XXVI

Введение

не бывает. Как демократия с рынком не могут у нас сформироваться за десять лет, так и новый тип исторической науки не появится через два-три года. Во многих публикациях в последние годы мы имеем дело не с подлинными переменами, а с их видимостью.

Иллюзия деятельности, иллюзия перемен происходит из того, что меняются только формулировки, а жанр, язык, конструкции, параметры остаются прежними: история по-прежнему мыслится многими в категориях формационно-го членения и социалистического строительства. Новые попытки переосмыслить прошлое часто напрочь расшибаются об углы и косяки ранее выстроенных схем. Многие историки моего поколения стараются уйти от большевистского манихейства, от «пагубной самонадеянности» в жизни и в истории, меняя при этом лишь идолов да знаки с минуса на плюс и наоборот... Но пока остаются сами знаки и постаменты, свидетельствующие о неизменности знаковых измерений реальности, разделении на плохое и хорошее, черное и белое.

Предлагаемое читателю издание «Россия: XX век» — очередная попытка преодолеть этот рубеж.

ЮМ. Афанасьев

ДЕРЕВНЯ В НА ЧАЛЕ ВЕКА: РЕВОЛЮЦИЯ И РЕФОРМЫ

П.А. СТОЛЫПИН. Попытка модернизации сельского хозяйства России

В пестрой и длинной административно-чиновничьей череде деятелей царствования последнего российского императора Николая П на удивление мало было крупных, заслуживающих внимания фигур. В высших правящих сферах преобладали — в лучшем случае — безликие, застегнутые на все пуговицы вицмундира чиновники типа министра финансов и главы правительства в 1911 —1914 гг. В.Н. Коковцова. Кризис режима, может быть, наиболее ярко отразился в образах последних царских выдвиженцев, какими были старик-рамолик И.Л. Горемыкин, с искренним удивлением заявлявший: «Не знаю почему, но меня третий раз вынимают из нафталина», а также откровенные проходимцы и клинически больные люди вроде А.Н. Хвостова и А.Д. Протопопова, которыми впору заниматься не историку, а криминалисту и психиатру. Лишь два человека возвышались над всеми по всем параметрам: звездой первой величины был крупнейший деятель пореформенной России Сергей Юльевич Витте (1849 — 1915) и на порядок менее яркий, но все же, несомненно, выделявшийся на общем фоне волевой, смелый и по-своему талантливый Петр Аркадьевич Столыпин (1862 —1911).

Но если первый из них и у современников, и у историков получил более или менее однозначную оценку как государственный деятель, бесспорно, крупный, умный, дальновидный, но хитрый, беспринципный карьерист, то оценки второго и у современников, и у исследователей куда шире по «разбросу».

Раздел 1

В наши дни имя Столыпина приобрело популярность, едва ли не превышавшую, как теперь принято говорить, его рейтинг при жизни. О нем не только написаны многочисленные статьи, брошюры, книги1 — упоминания о нем то и дело мелькают в прессе; его фамилия звучит по радио и телевидению, на различных «круглых столах» и конференциях и даже с трибун высших органов власти. Объясняется это в значительной мере тем, что в наше переломное время фигура Столыпина и особенно его практическая деятельность стали «разменной картой» в политической борьбе. Неоднозначность его личности, противоречивость взглядов и многосторонность деятельности дают возможность так или иначе использовать его наследие представителям различных, порой полярно противоположных политических направлений. Уважаемые и популярные ученые либерального и левого толка и даже представители правительства, излагая свои взгляды о путях подъема сельского хозяйства, предлагают столыпинские рецепты, называют его «великим реформатором», «великим экономистом». Ревнители стародавних традиций, обвиняя сегодняшних радикалов и демократов в утрате национальных корней, обращают против них известную столыпинскую фразу: вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия. Именно как борца за «великую и неделимую» превозносят его сторонники восстановления СССР в прежнем виде и границах; последователи монархизма видят в нем последнего здравомыслящего защитника монархических принципов и т.д.

Все это можно понять, учитывая накал сегодняшней политической борьбы, стремление взять на вооружение политический опыт прошлого, использовать аргументы деятелей давно канувшего в Лету времени для обоснования своих собственных идей. В общем обращение к Столыпину, к опыту его деятельности как действительно выдающегося государственного деятеля выливается часто, не считая прямых фальсификаций, в некритические попытки использовать его идеи в совершенно иных условиях, в прямую апологетику его личности, что соответственно ведет к очередной мифологизации российской истории.

Расхождения в оценке личности и деятельности Столыпина существуют не только в публицистике, но и в научной литературе. Причем основные различия в точках зрения

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 9

базируются на более широких, концепционных оценках состояния предреволюционной России и возможных путей ее дальнейшего развития. Все многообразие взглядов на эту проблему условно можно разделить на два концепционных подхода к ее решению. Согласно одному из них, долгое время господствовавшему в советской исторической науке, Россия в начале XX в. находилась едва ли не перманентно в состоянии революционной ситуации, что обусловливалось постоянным обострением социально-экономических противоречий в российском обществе, выход из которой был возможен только революционным путем. Сторонники другой точки зрения, заявившей о себе сравнительно недавно, считают, что в стране существовала и другая, альтернативная революции возможность выхода из кризиса — модернизация путем мирных реформ. Согласно этим основным концепциям, Столыпин представал под пером авторов то как жестокий «усмиритель», «обер-вешатель», «правый крайний реакционер, проводник политики, вошедшей в историю под названием столыпинской реакции», то как крупный государственный деятель, осуществлявший наряду с репрессивными мерами по подавлению революции бонапартистский курс на реформаторское преобразование социально-экономического и отчасти политического строя страны. Между этими полярными точками зрения существуют и другие, так или иначе различающиеся отдельными нюансами, что обусловливается, как отмечалось, противоречивостью личности и деятельности Столыпина, различной трактовкой факторов, влиявших на выработку и проведение реформ. Изучение этих факторов, как и всего механизма столыпинской внутренней политики и особенно ее итогов, требует, на наш взгляд, дальнейшего взвешенного анализа проблемы.

Так кем же был он— Петр Аркадьевич Столыпин? Прежде всего следует заметить, что он отнюдь не был безвестным и малообеспеченным чиновником-выскочкой. Род Столыпиных известен с XVI в. и связан со многими именами, оставившими след в истории России. Прадед Петра Аркадьевича — А.А. Столыпин — был другом М.М. Сперанского. Его отец— Аркадий Дмитриевич друг и однополчанин Л.Н. Толстого, навещавший его в Ясной Поляне. Участник Крымской войны, он дослужился до весьма высокого чина генерал-адъютанта и был лично известен императору Алек

Раздел 1

сандру П. Последние годы жизни он заведовал придворной частью в Москве и исполнял обязанности коменданта Кремля. По женской линии семья находилась в родственных отношениях с известнейшим княжеским родом Горчаковых, с потомками генералиссимуса А.В. Суворова, с графским родом Зубовых, с Лермонтовыми, с влиятельными дворянскими кланами Оболенских, Извольских. Матримониальные связи, немало значившие в высших кругах российского общества, как видим, были отменные.

Родился П.А. Столыпин 5 апреля 1862 г. в Дрездене, где его мать тогда гостила у родственников. Раннее детство провел под Москвой в имении Средниково, когда-то принадлежавшем его родственникам Лермонтовым, а затем в Литве, в имении Колноберже. Семья располагала и другими поместьями— в Саратовской, Пензенской, Казанской, Новгородской губерниях, общая площадь которых превышала 7 тыс. десятин. Он не пошел по традиционной для его фамилии службе — не стал ни военным, ни дипломатом. Окончив Ви-ленскую гимназию, Петр Аркадьевич в 1881 г. неожиданно для родственников поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, где, кроме физики и математики, с увлечением изучал химию, геологию, ботанику, зоологию, астрономию. Изучал столь прилежно и глубоко, что однажды на одном из экзаменов между ним и ДИ. Менделеевым разгорелся научный диспут. Экзаменатор увлекся и стал задавать студенту все новые и новые спорные вопросы. Наконец, великий химик спохватился: «Боже мой, что же это я? Ну довольно, пять, пять, великолепно!»2

После окончания университета молодой бакалавр избрал чиновничью стезю, поступив на службу в МВД а затем в Министерство государственных имуществ. В 1888 г. его фамилия впервые попала в «Адрес-календарь», что могло свидетельствовать о каком-то общественном признании. К тому времени он имел скромный чин коллежского секретаря и занимал должность помощника столоначальника. Эти годы не прошли для него бесплодно. По службе он занимался систематизацией сельскохозяйственной литературы. Итогом стал составленный им указатель книг и статей по аграрной проблематике, изданный в Москве в 1887 г. Знакомство с литературой, среди которой были фундаментальные труды известных профессоров-аграрников А.Ф. Фортунатова,

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 11

А.И. Скворцова, И.А. Стебута и т.д. о земельной собственности, о различных типах крестьянских хозяйств и способах их улучшения, о земельном кредите и т.п., несомненно, сказалось на формировании его взглядов3.

В 1889 г. он вновь переходит в МВД и вскоре назначается уездным предводителем дворянства в Ковенской губернии. Карьера пока не складывалась, и Столыпин много внимания уделял своим имениям, занимаясь хозяйством, и посещал разбросанные в разных губерниях владения. Практическое знакомство с крестьянским хозяйством разных регионов также оказало немаловажное влияние на формирование его взглядов по аграрному вопросу. В 1899 г. он получает назначение на должность ковенского губернского предводителя дворянства, а в 1902 г. неожиданно для себя становится гродненским губернатором. Выдвинул его бывший тогда министром внутренних дел небезызвестный В.К. Плеве, взявший курс на замещение губернаторских постов местными землевладельцами, хорошо знавшими жизнь в губернии и твердо охранявшими помещичьи интересы.

В то время во многих губерниях и уездах России были созданы местные комитеты, обсуждавшие нужды сельского хозяйства и имевшие целью сбор сведений и предложений по скорейшему подъему деревни и улучшению экономического положения крестьян. Так называемый аграрный вопрос в пореформенной России стал настоящей головной болью правительства: деревня нищала, происходил процесс, официально определявшийся как «оскудение центра страны». В столице и на местах столкнулись две точки зрения о путях решения проблемы. Одну из них в наиболее полном виде выражал В.К. Плеве, другую— министр финансов С.Ю. Витте. Первая сводилась к сохранению крестьянской общины, которая всегда рассматривалась властями как опора порядка в деревне, и к проведению экономической политики, направленной к всемерной государственной поддержке разорявшегося помещичьего землевладения. Государство должно было активно вмешиваться в аграрные отношения помещика и крестьянина, переориентировать деятельность Крестьянского банка — и все с одной конечной целью: ослабить борьбу крестьян с помещиками, защитить интересы последних. Этому должна была способствовать и переселенческая политика, целью которой стало: не лишая помещичь

iz Раздел 1

его хозяйства дешевых рабочих рук, избыток их направить в те районы, где имелись свободные земли, и тем ослабить-' земельный голод в центре страны. Программа Плеве предусматривала и проведение ряда агротехнических мероприятий. Но в целом она полностью следовала вековой традиционной попечительной политике самодержавия в аграрном вопросе.

Иной рецепт лечения деревни предлагал СЮ. Витте. Он считал, что эта первостепенной важности проблема, затрагивавшая и помещиков, и вечно полуголодных крестьян, вполне может быть решена на основе освобождения от тис-; ков общины личной инициативы и предприимчивости самих сельских хозяев. Витте решительно возражал против искусственного сохранения общины, выступал за постепенное введение частной собственности на надельную землю, за то, чтобы крестьянин чувствовал себя ее хозяином, за урав- > нивание его в правах с другими сословиями, превращение его «из полуперсоны в персону». <

Только став собственником, крестьянин, по его мнению, I может научиться уважать чужую собственность. Витте пред- ; латал также активизировать деятельность Крестьянского * поземельного банка, расширить выдачу банковских ссуд для всех желающих и способствовать переселению крестьян на неосвоенные земли. Предложения Витте, поддержанные большинством «Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности», которое он возглавлял, не были тогда одобрены царем. Указ 26 февраля 1903 г. провозглашал незыблемость общины^.

Несмотря на ведомственную принадлежность к МВД, точка зрения Столыпина по данному вопросу оказалась ближе к позиции Витте. На заседаниях гродненского губернско- , го комитета он, являвшийся по положению его председате- ; лем, впервые публично изложил свои взгляды о путях модернизации российской деревни. Вообще, по его мнению, укрепить экономику страны можно только через подъем сельского хозяйства. Эта мысль стала потом одной из центральных в его экономической программе: аграрная реформа должна быть архимедовым рычагом для подъема экономики империи. Важнейшими в ряду мер по реализации этой проблемы он уже тогда считал крестьянское землеустройство, ликвидацию чересполосицы, переселение крестьян на хуто

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 13

ра и отруба, организацию для них мелиорации и доступного кредита. При этом он ссылался на опыт Восточной Пруссии, Дании, Бельгии, что обнаруживало его достаточно обширную эрудицию и познания — литературные и практические. Вместе с тем он считал, что инициатором в этом деле должна выступать власть, и весь процесс должен проходить под ее контролем. «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, — говорил он, — рассчитывать, что при подъеме умственного развития населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами собой — это значит отложить на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью»5. В этом, как показали последующие события, было кардинальное расхождение его позиции с предложениями Витте, который больше полагался на стихийный процесс разложения общины.

Весьма важным, хотя и коротким этапом в его карьере стало губернаторство в Саратове, куда его перевели в 1903 г. Назначение было ответственным, ибо губерния уже тогда считалась «красной». Ситуация, особенно усугубившаяся с осени 1904 г., действительно была непростой. В самом губернском городе шли демонстрации, митинги, углублялась поляризация общественных сил. То здесь, то там вспыхивали крестьянские волнения, горели помещичьи усадьбы, в деревнях активизировались эсеры. Положение еще больше осложнилось в связи с разразившейся русско-японской войной. В этих условиях у Столыпина созревает план действий по преодолению назревавшего кризиса режима, который он изложил в своем всеподданнейшем отчете за 1904 г. Отчет понравился Николаю II. На подлиннике документа имеется помета, сделанная его рукой: «Высказанные мысли заслуживают внимания»6. Что же привлекло внимание императора?

В отчете фиксировался, казалось бы, позитивный факт: год оказался в губернии чрезвычайно благоприятным, собрано было 148 млн пудов зерна (против среднегодовых сборов в 108 млн). Однако обильный урожай не сказался на положении деревни. Вырученные от продажи зерна средства Ушли как в песок. Продолжались крестьянские волнения. Случаи поджогов помещичьих усадеб хотя и сократились до

Раздел 1

50, но цифра оставалась высокой, а сами факты вызывали тревогу. Зимой крестьяне целых деревень занимались ни-, щенством как промыслом. Губернатор констатирует: «год дал печальное доказательство какого-то коренного неустройства в крестьянской жизни». По его мнению, главной причиной этого неустройства деревни является засилье в ней общинного землевладения, общинного строя. Отсюда господство среди крестьян уравнительных настроений, трудно- < сти с внедрением в сельское хозяйство каких-либо агрикультурных и агротехнических улучшений, сложности с ; приобретением через Крестьянский банк земли в личную I собственность, что в условиях крестьянского малоземелья I было причиной высоких арендных цен. Все это озлобляло крестьян и создавало благоприятные условия для революционной пропаганды. «Если бы дать другой выход энергии,; инициативе лучших сил деревни, — предлагал автор докла-да, — и если дать возможность трудолюбивому землеробу сначала временно, в виде искуса, а затем закрепить за ним отдельный земельный участок, вырезанный из государственных земель или земельного фонда Крестьянского банка, причем обеспечена была бы наличность воды и другие насущные условия культурного землепользования, то наряду с общиною, где она жизненна, появился бы самостоятельный, зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли. Такой тип уже народился в западных губерниях...»

Единоличная крестьянская собственность, по мнению Столыпина, не только приведет к подъему сельского хозяйства. Она «служит залогом порядка, так как мелкий собственник представляет из себя ту ячейку, на которой покоится устойчивый порядок в государстве». Здесь начальник губернии выступает уже и как трезвый политик. Развивая политический аспект своей программы, он, с одной стороны, выступает за расширение и усиление полномочий губернаторов, а с другой — предлагает в противовес революционерам и оппозиционерам «поддерживать нарождение земельной партии, имеющей корни в народе, которая, будучи противопоставлена теоретикам-революционерам, могла бы их обезвредить».

Трудно сказать, что особенно могло привлечь внимание императора. Сама по себе аграрная часть столыпинской реформы, будучи крайне умеренной, не выходила за рамки

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 15

известного манифеста 26 февраля 1903 г., которым, при сохранении в целом общинного строя, предусматривалось облегчить выход из общины отдельным состоятельным крестьянам. Видимо, Столыпин, нарисовав картину бедственного положения саратовской деревни, сумел убедить царя в необходимости каких-то практических мер, а их ограниченность вполне совпадала с намерениями верховной власти. А возможно, Николая заинтересовал и политический аспект проблемы.

Январские события 1905 г. в Петербурге послужили мощным детонатором политического взрыва, волны которого распространились по всей империи. Саратовская губерния стала одной из горячих точек страны. В этих условиях губернатор проявил себя весьма энергичным не только администратором, но и политиком. Не рассчитывая на воинскую силу, которая тогда, кстати, у властей была крайне недостаточной, он попытался действовать политическими методами, стремясь сплотить всех противников революции — от черносотенцев до умеренных земцев. Губернский город был разбит на три части, в каждой из которых были открыты «народные клубы», ставшие центрами монархической пропаганды и опорными пунктами черносотенных дружин. Путем пожертвований удалось собрать на эти цели около 80 тыс. руб. Каждый раз, когда левые силы организовывали демонстрации, правые устраивали контрдемонстрации, градом камней забрасывая противника. Именно руками правых Столыпин и пытался бороться с революцией, стремясь по возможности не прибегать к помощи войск.

С ростом крестьянского движения Столыпин принял личное участие в подавлении бунтов. В сопровождении казаков он разъезжал по мятежным деревням, производя повальные обыски, порки, аресты, а иногда и просто ограничиваясь уговорами, чтобы не обострять ситуацию. Нередко он выступал перед сельскими сходами, пытаясь «нагнать страху» на крестьян и «образумить их». Причем такие выступления нередко были весьма небезопасны, и губернатору приходилось проявлять немалое личное мужество. В него, бывало, стреляли, бросали бомбы, посылали письма с угрозами. Как вспоминала потом его дочь, он неоднократно, безоружный, входил в бушующую толпу, и после его энергичных обращений — с руганью, угрозами, увещеваниями —

Раздел V

страсти утихали. После одной из таких опасных поездок ощ писал жене: «Теперь я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и понял, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не подать голоса выше желаемого диапазона»7.

Какое-то время такие меры давали свои плоды, и товарищ министра внутренних дел Д.Ф.Трепов докладывал царю 6 августа 1905 г.: «В настоящее время в Саратовской губернии благодаря энергии, полной распорядительности и весьма умелым действиям губернатора, камергера двора Вашего Императорского Величества Столыпина порядок восстановлен»8. Фактически же некоторый спад крестьянских вы-* ступлений вызывался, видимо, тем, что крестьяне временно отвлеклись на уборочные работы. Осенью аграрные беспорядки возобновились с новой силой. Пришлось вызывать в губернию с карательной экспедицией генерал-адъютанта В.В. Сахарова, который жил в губернаторском доме. Прославившийся жестокими расправами над крестьянами, Сахаров был убит эсерами. На смену ему прибыл другой генерал-адъютант, К. К. Максимович, продолживший карательные акции. На этом фоне Столыпин, оказавшийся как бы в стороне от них, прослыл либеральным губернатором, что впоследствии сыграло немаловажную роль, возбудив в опре-; деленных кругах надежды на сотрудничество с властями. Так формировались взгляды Столыпина, набиравшегося опыта и знаний — административных, практических.

Все эти обстоятельства, несомненно, сказались на дальнейшей карьере Столыпина. Но едва ли они были решающими при назначении его на высшие административные посты. Впервые его кандидатура на пост министра внутренних дел обсуждалась еще в октябре 1905 г. на совещании Витте, j ставшего тогда премьером, с общественными деятелями на предмет формирования «министерства доверия». Родствен-ник Столыпина обер-прокурор Синода князь А.Д. Оболен- ) ский выдвинул его в качестве кандидата на этот пост. Но Витте сделал ставку на П.Н. Дурново, и кандидатура Столыпина временно отпала.

Вторично этот вопрос возник в апреле 1906 г., когда правительство Витте уходило в отставку. По мнению ряда исследователей, решающую роль могли сыграть рекомендации

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 17

шурина Столыпина Д.Б. Нейдгарта и особенно Д.Ф. Трепо-ва, ставшего к тому времени дворцовым комендантом, — оба пользовались большим влиянием при дворе. И все же Столыпину, казалось, благоприятствовала сама судьба. Как вспоминал товарищ министра внутренних дел СЕ. Крыжа^ новский, «достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой попечительную руку Провидения»9. Как бы то ни было, после аудиенции у царя 26 апреля 1906 г. он был назначен на пост министра внутренних дел.

Вся ситуация к тому времени сложилась для Столыпина достаточно благоприятно. Правительству удалось подавить вооруженные выступления революции, и с апреля 1906 г. в центре его забот оказалась I Государственная дума. Ни новый премьер И.Л. Горемыкин, ни его министры не привыкли иметь дело с представительным учреждением. Не терялся лишь один Столыпин, которому как нельзя кстати пригодилось его умение выступать перед многочисленной аудиторией, далеко не всегда дружелюбной, скорее даже враждебной. Его образные сравнения, чеканные фразы, особенно обращенные к левому крылу Думы, твердое и хладнокровное отстаивание курса правительственной политики приводили в восторг почитателей нового министра. Насторожилась и оппозиция. Спустя уже много лет А.В. Тыркова-Виль-ямс, бывшая в то время членом ЦК кадетской партии, так описывала свои впечатления от выступления Столыпина: «Высокий, статный, с красивым, мужественным лицом, это был барин по осанке и по манерам и интонациям. Говорил он ясно и горячо. Дума сразу насторожилась. Первый раз из министерской ложи на думскую трибуну поднялся министр, который не уступал в умении выражать свои мысли думским ораторам. Столыпин был прирожденный оратор. Его речи волновали. В них была твердость. В них звучало стойкое понимание своих прав и обязанностей власти. С Думой говорил уже не чиновник, а государственный человек». После первого же выступления Столыпина она сказала на заседании фракции: «На этот раз правительство выдвинуло человека сильного и даровитого. С ним придется считаться»10.

Вскоре, однако, стало ясно, что правительству и правым силам не ужиться с Думой, которая оказалась для них слиш

Раздел

ком левой. Камнем преткновения стал аграрный вопрос: а: рарные программы трудовиков, кадетов ставили под угроз,, не только помещичье землевладение, но и существование самого режима. Но разгон Думы в условиях подъема новой р" волюционной волны мог привести к непредсказуемым по1 следствиям. Надо было выиграть время. И Столыпин про* явил себя как опытный политик. С согласия царя он завязывает негласные контакты с председателем Думы кадетом С.А. Муромцевым, с лидером кадетской партии П.Н. Милю* ковым, пытаясь выяснить возможность соглашения с либералами о вхождении их представителей в правительство «доверия». Одновременно велись переговоры с Советом съездов уполномоченных дворянских обществ, созданным в мае 1906 г. Последний обещал поддержку Столыпину при условии: 1) роспуска Думы — «этого сборища революционеров»;

2) введения военно-полевых («скорорешительных») судов;

3) прекращения переговоров с буржуазно-либеральными деятелями; 4) изменения избирательного закона11.

Разобравшись в ситуации, правительство решилось на разгон I Думы. 20 июня было опубликовано правительственное сообщение, в котором указывалось на недопустимость решения аграрного вопроса путем отчуждения частной земельной собственности. В ответ Дума постановила обратиться с контробращением к народу, что фактически предопределило ее роспуск. Но и решившись на этот шаг, правительство обставило его различными мерами предосторожности. Имея на руках манифест о роспуске Думы 8 июля, Столыпин, на которого была возложена эта миссия, по телефону известил С А. Муромцева о своем намерении выступить на очередном ее заседании 9 июля, в понедельник. Но уже в воскресенье Таврический дворец, где она заседала, был оцеплен войсками и полицией, и депутаты даже не имели возможности собраться, чтобы выслушать указ.

С этого момента начался стремительный взлет Столыпина как государственного деятеля. Одновременно с роспуском Думы он назначается председателем Совета министров, сохраняя за собой портфель министра внутренних дел, что давало ему возможность беспрецедентной концентрации власти в одних руках. По свидетельству самого Николая II, на этот пост его рекомендовал И.Л. Горемыкин, глава предыдущего кабинета, имевший устойчивую репутацию

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 19

реакционера. И на первых порах царь был в восторге от удачного назначения. «Я тебе не могу сказать, как я его полюбил и уважаю. Старый Горемыкин дал мне добрый совет, указавши только на него! И за это спасибо ему», — писал Николай своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне!2.

На посту премьера Столыпин с первых же дней зарекомендовал себя как жесткий и умелый администратор и искушенный политик. Фактически были пресечены попытки собравшихся в Выборге депутатов разогнанной Думы обратиться к народу с призывом к гражданскому неповиновению. Жестоко были подавлены восстания моряков и солдат в Свеаборге и Кронштадте, так же как и попытки рабочих поддержать эти выступления путем организации политической забастовки. В деревне свирепствовали отряды карателей. Решительность и последовательность в проведении репрессивного курса сделали Столыпина кумиром правых. Престиж его в их кругах необыкновенно вырос.

Акции его особенно подскочили после покушения, совершенного эсерами-максималистами 12 августа 1906 г. Террористы бросили две мощные бомбы прямо в приемной премьера, где в это время находилась масса людей. Были убиты 27 человек, в том числе и три покушавшихся, ранены 32 человека. Тяжело раненными оказались четырнадцатилетняя дочь и трехлетний сын Столыпина. Единственной не пострадавшей комнатой стал кабинет председателя Совета министров, где он в то время находился. Опасаясь за его судьбу, Николай предоставил ему помещение в Зимнем дворце и обеспечил усиленной охраной всех членов его семьи. Покушение потрясло Столыпина: он заметно изменился даже внешне, меры борьбы с революционными выступлениями стали еще жестче и масштабнее. По воспоминаниям СЮ. Витте, когда ему говорили, что раньше он рассуждал вроде бы иначе, он отвечал: «Да, это было до бомбы на Аптекарском острове, а теперь я стал другим человеком»13. 19 августа 1906 г. в чрезвычайном порядке был принят указ о введении военно-полевых судов. Судопроизводство, ведшееся строевыми офицерами, должно было завершаться в 48 часов, и приговор по распоряжению командующего округом приводился в исполнение через 24 часа. Применение армии «в помощь гражданским властям», как офи

Раздел 1

циально именовались подобные меры, достигло таких масштабов, что даже военный министр А.Ф. Редигер возмутился, бросив в лицо Столыпину на одном из заседаний правительства: «Армия не учится, а служит Вам!» 14

Вместе с тем царь не решился на окончательную ликвидацию Думы или изменение ее статуса на законосовещательную, чего всегда очень хотел. В манифесте о ее разгоне, автором которого был сам Столыпин, объявлялось о подготовке к новым выборам и указывался даже срок созыва ее нового состава — 20 февраля 1907 г. И премьеру опять пришлось демонстрировать свое искусство политика. В преддверии выборной борьбы и ходе ее он пытается найти опору в зарождающихся политических партиях, делая упор прежде всего на правых и октябристов. В их распоряжение отпускаются довольно значительные средства, поддерживаются материально их печатные органы. Правительство, как свидетельствовал СЕ. Крыжановский, содержало более 30 газет, издательств, вело обширную пропаганду. Было создано нечто вроде «зачатка министерства пропаганды», на которое расходовалось до 3 млн руб. в год15. Были возобновлены переговоры с общественными деятелями — Д.Н. Шиповым, гр. П.А. Гейденом, Н.Н. Львовым, А.И. Гучковым — о вхождении их в состав коалиционного кабинета, кончившиеся опять же безуспешно. Партнеров по переговорам, естественно, смущал курс правительственной политики. Правда, в принципиальных установках Столыпина в то время уже происходили некоторые корректировки: его главный принцип — сперва успокоение, потом реформы — существенно трансформировался. Теперь он все более склонялся к мысли об одновременности этих двух действий. В одной из заметок, обнаруженных в его бумагах и относящихся к началу 1907 г., эта идея получила завершенный вид. «Реформы во время революции необходимы, — писал он, — так как революцию породили в большой мере недостатки внутреннего уклада. Если заняться исключительно борьбой с революцией, то в лучшем случае устраним последствия, а не причину... К тому же этот путь торжественно возвещен, создана Государственная дума, и идти назад нельзя. Это было бы роковой ошибкой — там, где правительство победило революцию (Пруссия, Австрия), оно успевало не исключительно физическою силою, а тем, что, опираясь на силу, само станови

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 21

лось во главе реформ. Обращать все творчество правительства на полицейские мероприятия — признак бессилия правящей власти»16. Была ли у Столыпина такая целостная программа реформ?

«В Петербург Столыпин приехал без всякой программы, в настроении, приближавшемся к октябризму, — свидетельствовал Крыжановский. — Первое время своего министерства он был очень скромен, почти робок в непривычном ему служебном мире. Став председателем Совета министров, он старался привлечь к себе общественные элементы, на которые привык опираться в Саратове»17. Но программа оказалась необходима, и ее составили фактически те законопроекты, которые уже были у ведомств и разработка которых активизировалась еще при Витте, а общие направления и руководства давали обещания, провозглашенные в высочайших манифестах и указах. «В области идей, — писал Крыжановский, — Столыпин не был творцом, да и не имел надобности им быть. Вся первоначальная законодательная программа была получена им в готовом виде в наследство от прошлого»18.

Как бы то ни было, Столыпину удалось составить нечто вроде перспективного плана деятельности, который был опубликован в «Правительственном вестнике» 24 августа 1906 г. Правительственная декларация открывалась угрозами беспощадной расправы с революционным движением. Вместе с тем возвещалось, что «путь правительства — успокоение, порядок и реформы». «Правительство не может, как того требуют некоторые общественные группы, приостановить все преобразования, — отмежевывался премьер от позиции ультраправых сил, — приостановить всю жизнь страны и обратить всю мощь государства на одну борьбу с крамолою, сосредоточившись на проявлениях зла и не углубляясь в его существо». Население извещалось, что соответствующие ведомства готовят законопроекты для внесения их в Государственную думу и Государственный совет и что первыми шагами правительства будет введение в чрезвычайном порядке по ст. 87 Основных законов мер, которые были провозглашены в высочайших манифестах и которые уже в силу их обязательности должны сказаться на направлении законодательной деятельности высших органов власти.

В более полном виде правительственная программа была изложена премьером в его первом выступлении во ПДуме 6 марта 1907 г.19 Столыпин отдавал себе отчет, что принятые

Раздел 1

предыдущими составами правительства меры во многом носили вынужденный характер уступок, как правило разрозненных, не имевших четко сформулированного замысла и плана их реализации. Он считал, что в значительной мере это не только вызывалось привходящими, случайными факторами, но и обусловливалось самим характером государственного строя страны. «В странах с установившимся правительственным строем, — разъяснял он свою мысль депутатам, — отдельные законоположения являются в общем укладе законодательства естественным отражением новой назревшей потребности и находят себе место в общей системе государственного распорядка... Не то, конечно, в стране, находящейся в периоде перестройки, а следовательно, брожения...» Здесь, по его мнению, необходимо при выработке законопроектов предусмотреть, чтобы они не отозвались губительным образом на «благе страны», на общем характере будущего законодательства. Для этого надо, чтобы все законодательные предположения были подчинены единой идее. Такой общей идеей, которая должна пронизывать все проекты, вносимые в Думу, является создание тех «материальных норм», в которые должны воплотиться новые правоотношения, вытекающие из реформ последнего времени. «Преобразованное по воле монарха отечество должно превратиться в государство правовое, — заявил Столыпин, — так как, пока писаный закон не определит обязанностей и не оградит отдельных русских подданных, права эти и обязанности будут находиться в зависимости от толкования и воли отдельных лиц, то есть не будут прочно установлены».

Высказанная им мысль по форме своей не вызывает возражений. Но толкование им ключевого понятия «правовое государство», как мы увидим, было весьма своеобразно. Он вынужден был признать декларативность ряда важных правительственных постановлений. Так, некоторые важнейшие гражданские свободы, провозглашенные манифестом 17 октября (свобода слова, собраний, печати, союзов, вероисповеданий), имели характер временных правил, так и не подтвержденных законодательно; другие (неприкосновенность личности, жилища, тайна корреспонденции) оставались ненормированными вообще. Этот комплекс вопросов, подлежащих разработке и законодательному утверждению, должен был составить правовую базу общества.

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 23

Другой комплекс составляли законопроекты по реорганизации и совершенствованию системы органов местного управления и самоуправления. Ими предусматривалось укрепление губернского и уездного административного звена— расширение полномочий губернаторов, замена уездных предводителей дворянства, фактически восполнявших отсутствовавшее уездное административное звено, коронными начальниками уездов, ликвидация окончательно скомпрометировавших себя земских начальников и замена их участковыми комиссарами. Предполагалось также преобразовать полицию — общая полиция должна была слиться с жандармскими управлениями, с которых снимались функции политического дознания, передававшиеся следственным органам. Министерство юстиции готовило законопроект о преобразовании местных судебных органов: с отменой судебных функций земских начальников и волостных судов вновь предлагалось ввести институт мировых судей. Предусматривались также допущение защиты на стадии предварительного следствия, упрочение состязательного начала в суде, установление института условного осуждения и условного досрочного освобождения.

В области местного самоуправления предполагалось ввести земства в Прибалтике, Западном крае и Польше, несколько расширить компетенцию земских управ, создать в качестве низшего административно-общественного звена всесословную земскую волость, а также образовать особые поселковые управления в крупных селах и поселках, где проживало и некрестьянское население.

Особый комплекс составляли законопроекты социально-политического плана. Здесь на первом месте был уже получивший к тому времени известность указ 9 ноября 1906 г. о выходе крестьян из общины и закреплении надельных земель в личную собственность, принятый по ст. 87 и теперь лишь представлявшийся на утверждение Думы.

Особое внимание правительства привлек рабочий вопрос. Предполагалось коренное изменение отношения к рабочему движению. Экономические забастовки теперь предполагалось рассматривать как «естественное стремление рабочих к улучшению своего положения», и соответственно ему предоставлялась возможность «естественного выхода, если оно не угрожает общественному порядку и обществен-

Раздал 1

ной безопасности». Таким образом, предполагалось узаконить указ от 2 декабря 1905 г., которым отменялись статьи «Уложения о наказаниях», предусматривавшие преследование участников экономических стачек. Реформу рабочего законодательства предполагалось вести в двух направлениях: с одной стороны, оказание помощи рабочим в виде государственного попечения о неспособных к труду, осуществляемое путем страхования их в случае болезни, увечий, инвалидности и старости, организация врачебной помощи, а также пересмотр нормирования труда подростков и женщин (сокращение продолжительности труда, запрещение использовать труд детей и женщин на подземных работах и в ночное время); с другой стороны, планировалось постепенное ограничение административного вмешательства в отношения рабочих и предпринимателей и предоставление им необходимой свободы действий через посредничество профсоюзных организаций.

И наконец, сознавая тесную зависимость экономического развития страны от уровня просвещения и профессиональной подготовки населения, правительство предлагало провести совместную с общественными учреждениями (земствами, городскими управами) реформу образования на всех его ступенях на началах доступности, а затем и обязательности начального образования, при непрерывной связи низшей школы со средней и высшей, с законченным кругом знаний на каждой ступени образования, при создании широкой сети разнообразных типов профессиональных учебных заведений, дающих вместе с тем необходимый минимум общего образования.

Для обеспечения государственной казны необходимыми средствами Министерство финансов предполагало ввести новые принципы налогообложения и преобразования старых форм с целью «достижения возможной равномерности обложения и возможного освобождения широких масс неимущего населения от дополнительного налогового бремени». Предполагалось ввести прогрессивный подоходный налог, проекты которого разрабатывались едва ли не два десятка лет. Полученные суммы правительство надеялось не только использовать для проведения реформ, но и передать часть их органам самоуправления — земствам и городским управам.

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 25

Такова была в общих чертах программа столыпинского кабинета. Как видно, несмотря на ее обширность и в целом несомненную прогрессивность, в ней за немногими исключениями не содержалось каких-либо коренных, структурных преобразований. Характер ее отражал то соотношение сил, которое в тот момент сложилось между властью и обществом. В ней нашли воплощение прежде всего умеренные пожелания и требования либеральной оппозиции, уже давно выдвигавшиеся. Большая часть предложенных мер уже давно, порой десятилетиями разрабатывалась в недрах ведомств, и лишь революция заставила самодержавие активизироваться. Но, как мы увидим, ненадолго...

Программная речь Столыпина, выдержанная во властных, резких, если не сказать грубых тонах, спровоцировала левых депутатов на ответные заявления в соответствующем духе. И тогда премьер уже открыто стал на позицию конфронтации с левыми силами. Поднявшись на трибуну для ответа на думские прения, он с неприкрытой угрозой заявил: «Эти нападки рассчитаны на то, чтобы вызвать у правительства, у власти паралич воли и мысли, все они сводятся к двум словам: „Руки вверх". На эти два слова, господа, правительство с полным спокойствием и сознанием своей правоты может ответить двумя словами: „Не запугаете!"» Эта фраза, вошедшая в историю, вызвала взрыв энтузиазма у сторонников правительства и во многом ужесточила противостояние политических сил в Думе.

Спустя неделю, 13 марта 1907 г., Столыпин вновь выступил в Думе, на этот раз по вопросу о временных указах, введенных в период между I и II созывами, в том числе о военно-полевых судах. Признавая, что власти при применении последних допустили много «неправильностей», он в то же время фактически выступил в защиту этой меры, оправдывая ее государственной необходимостью. «Государство может, государство обязано, когда находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада, — заявил он. — Это было, есть и будет всегда и неизменно... Этот порядок признается всеми государствами. Нет законодательства, которое не давало бы права правительству приостанавливать течение закона, когда государственный организм потрясен до корней, которое не давало бы ему полномочий приостанавливать все нормы

Раздел 1

права»20. Это «состояние необходимой обороны», по его мнению, не только оправдывает применение репрессий, но в крайних случаях может и даже должно привести к установлению диктатуры. Здесь этатизм премьера достигает абсолюта: государство превыше всего. Естественно, что отношения к подобным силовым методам правления и решения проблем и тогда и сейчас самые различные, зависящие от правовых воззрений сторонников и противников режима. На первый план выходят интересы якобы надклассового государства, общество и его чаяния в расчет не принимаются. И все же, учитывая общественные настроения, Столыпин не решился на утверждение указа в Думе, и он, по положению, через два месяца потерял силу.

Пока же триумфальное шествие премьера продолжалось, хотя попытки установить рабочие контакты с Думой оставались в целом безуспешными — слишком расходились позиции. Новая Дума по своему составу была даже левее первой. И вновь основным пунктом расхождений стал аграрный вопрос. Левое и либеральное думское крыло не могло отказаться от требований отчуждения в той или иной форме помещичьих земель. Правительство не шло в этом вопросе ни на какие уступки. Выступая в Думе 10 мая 1907 г., Столыпин отверг и радикальный проект трудовиков и компромиссный вариант кадетов, которые, как он считал, ведут к «социальной революции». Перераспределение земель он допускал лишь путем скупки государством продаваемых помещиками земель и перепродажи их крестьянам. Однако главным направлением аграрной политики, подчеркивал он еще и еще раз, должны быть освобождение крестьян от тисков общины и укрепление наделов в личную собственность. Осознавая сложность этой проблемы, он настаивал на постепенности и осторожности решения аграрного вопроса. «Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть будет наследственная». Решение аграрного вопроса требует времени. «Разрешить этот вопрос нельзя, — говорил он, — его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия»21 .

Все остальные пути решения аграрного вопроса, так или иначе связанные с национализацией, им решительно отвер

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 27

гались как подрывающие устои государственности, исторические и культурные традиции. В заключение он произнес в адрес радикалов ставшую знаменитой фразу: «Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия». Справедливости ради надо заметить, что к потрясению страну привела прежде всего именно близорукая, эгоистическая политика старого режима. И косвенное признание этого — глубоких причин общего настроения страны — содержится и в самих высказываниях Столыпина, так решительно боровшегося за сохранение этого режима.

Так выкристаллизовывались взгляды главы российского кабинета, более четко определялись позиции в тех или иных вопросах. Еще раз напомним: масштаб замыслов был довольно обширен, хотя и не все аспекты плана модернизации страны проработаны и осмыслены достаточно глубоко и последовательно.

Наиболее противоречива и неопределенна была политическая часть программы, касающаяся государственного устройства, что отражало противоречивость самого государственного строя страны, установившегося после 17 октября 1905 г., строя, суть которого может быть определена в двух взаимоисключающих словах— «правовое самодержавие». Именно их пытался определить Столыпин в своих выступлениях перед Думой.

С одной стороны, целью правительства провозглашалось «сохранить те заветы, те начала, которые были положены в основу реформ императора Николая II», и создать «правовое государство». В связи с этим признавалось целесообразным и даже неизбежным существование высших представительных учреждений— Государственной думы и реформированного, также частично избиравшегося Государственного совета, формально наделенных верховной властью законодательными функциями. И надо отдать должное премьеру — несмотря на все конфликты с этими учреждениями, в целом он приложил немало усилий для сохранения их в первоначально задуманном виде.

С другой стороны, Столыпин настойчиво подчеркивал фактически неограниченную полноту полномочий российского монарха, волею которого и было создано народное представительство. Последнее должно было быть помощни

Раздел 1

ком царя в управлении страной. Главнейшая задача правительства в этой области должна состоять прежде всего в том, чтобы «хранить исторические заветы России». Несколько позднее, выступая уже перед III Думой, он открыто расшифровал эту свою формулу, заявив, что «историческая самодержавная власть и свободная воля монарха являются драгоценнейшим достоянием русской государственности...». Правительство же волею монарха не только не подотчетно Думе, но ей не дано даже права выражать ему «неодобрение, порицание и недоверие». Поэтому «нельзя к нашим русским корням, к нашему русскому стволу прикреплять какой-то чужой, чужестранный цветок», — заявлял премьер, явно имея в виду западноевропейский парламентаризм22.

И вскоре Столыпин на деле показал, каково место высших законодательных учреждений в системе власти. Когда обнаружилось, что соотношение сил и во П Думе не устраивает правительство, что конфликт между ними неизбежен, премьер стал готовить ее разгон. Как показал опыт, это было несложно. Но при этом не было гарантии, что новая Дума не будет повторением разогнанной. Встал вопрос — править без народного представительства или пойти на изменение избирательного закона. Первый путь казался рискованным: революция выявила, что старый режим в «чистом виде», без конституционного прикрытия, существовать больше не может. И правительство решилось на второй. Однако в данном случае ст. 87 помочь ему не могла, так как Основные законы предусматривали, что изменение порядка думских выборов не может быть произведено без санкции законодательных палат. Столыпин пошел на прямое нарушение закона. Одновременно с разгоном 3 июня 1907 г. II Думы, которой официально инкриминировалась защита депутатов, обвиненных полицией в подготовке военного заговора, был опубликован новый избирательный закон, известный по характеристике самого царя как «бесстыжий». Это событие вошло в историю под названием третьеиюньского государственного переворота, инициатором и исполнителем которого был Столыпин.

Новая, III Дума, начавшая работу в ноябре 1907 г., по своему составу значительно отличалась от предшествовавших. После провала расчетов властей на крестьянство как на мае

ПЛ. СТОЛЫПИН. Попытка модернизации сельского хозяйства России 29

совую социальную опору режима политика цезаризма была отброшена. Представительство от крестьян и рабочих значительно сокращено. Уменьшилось число депутатов и от ряда национальных районов (Польша, Кавказ), население 10 областей и губерний Азиатской России вообще было лишено избирательных прав под предлогом «недостаточного развития гражданственности». В Думе, которая стала значительно правей, было создано такое соотношение политических сил, которое позволяло Столыпину лавировать при реализации своей программы: опираясь на октябристский центр, он рассчитывал при прохождении законов создавать то левое, октябристско-кадетское, то правооктябристское большинство.

Выступая перед III Думой 16 ноября 1907 г., он вновь изложил правительственную декларацию о программе действий. И вновь преамбулой были неприкрытые угрозы в адрес уже подавленной революции вплоть до готовности приостановить закон о несменяемости судей в случае недостаточной жесткости приговоров. По пути искоренения революции правительство шло ранее, заявил премьер, «этим путем оно пойдет и впредь». Затем следовал уже известный, с небольшими изменениями перечень реформ, причем на первый план выдвигалась аграрная реформа, фактически уже вступившая в фазу реализации.

Действия правительства вызвали резкую критику части депутатов, обвинявших власть в государственном перевороте, установлении режима восточной деспотии, полицейского произвола и насилия, в резком повороте к национализму. Премьеру вновь пришлось доказывать, что российский монарх, даровавший стране народное представительство, в минуты опасности вправе определять судьбу этого института. Но было очевидно, что старый режим не мог ужиться с народным представительством, постоянно стремясь превратить его в одну из деталей механизма самодержавной власти, и в этом плане Столыпин выступал в роли то буфера между ними, то орудия верховной власти.

Как же происходили подготовка и реализация конкретных программ столыпинского кабинета?

Центральное место среди них занимала аграрная, или, как ее еще называли, вторая крестьянская реформа. Начало

Раздел 1

ей положил указ 9 ноября 1906 г., имевший скромное название «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования». Формально указ действительно лишь конкретизировал и вводил в действие ст. 165 «Положения о выкупе». По замыслу авторов крестьянской реформы 1861 г. после выкупа надела крестьянин становился полным его собственником и мог выйти из общины. Однако самодержавие, сделавшее общину орудием своей политики в деревне — в фискальном, административно-полицейском и социальном планах, — всячески старалось оттянуть этот момент: за 45 пореформенных лет из общины смогли выйти лишь 145 тыс. хозяев. Контрреформы же 80-х — начала 90-х годов сделали этот выход практически невозможным. И хотя к первоначальной идее постоянно возвращались и в правительственных и в общественных кругах, понадобилась революция, чтобы самодержавие решилось на практические шаги в этом направлении. К тому времени положение в деревне стало угрожающим, и в ликвидации общины правительство и помещичьи круги рассчитывали найти панацею от всех бед.

Пересмотр курса аграрной политики стал неизбежным с изданием манифеста 3 ноября 1905 г., которым предусматривалась отмена с 1 января 1907 г. выкупных платежей и расширение операций Крестьянского банка по скупке частновладельческих земель и перепродаже их крестьянам. Еще во всеподданнейшем докладе 10 января 1906 г. Витте предложил принципиальное решение этой проблемы: 1) признание надельных земель личной собственностью владельцев; 2) установление порядка выхода крестьян из обществ в связи с выделением им отдельных участков из общинных земель. «Разрешение этих вопросов, — докладывал он царю, — может иметь, по мнению Совета министров, благотворное влияние на крестьянское правосознание, внушить крестьянам и более здравые взгляды на чужое право собственности»23. И император, еще недавно отклонивший подобное предложение Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности, на этот раз на полях доклада начертал: «Одобряю». С этого одобрения и началась окончательная разработка законопроектов. Уже к 19 февраля документ, фактически представлявший собой прототип указа 9 нояб

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 31

ря, был подготовлен совещанием, работавшим под председательством заведующего земским отделом МВД В.И. Гурко, которому приписывается и авторство проекта. Считая, что столь важный законопроект должен быть утвержден Думой, совещание предложило опубликовать его в виде Временных правил. Но 5 марта 1906 г. Совет министров принял решение о подготовке общей «готовой и стройной программы по важнейшим вопросам предстоящей деятельности правительства», и потому публикация Временных правил была отложена. Наконец, к 15 апреля был подготовлен проект думской декларации правительства, в котором была изложена и аграрная программа. Но накануне открытия Думы Витте получил отставку, и все законотворческое наследие его кабинета перешло в руки Горемыкина и Столыпина.

Однако, и став премьером, Столыпин вплоть до осени 1906 г. продолжал фактически прежнюю политику отдельных уступок, не решаясь перейти к радикальным мерам — колебался, как отмечал В.И. Гурко. Актами от 12, 27 августа и 19 сентября Крестьянскому банку передавались для продажи крестьянам участки казенной, удельной и кабинетской земли в Европейской России и Сибири. Затем указом 5 октября 1906 г. был отменен ряд существенных ограничений в правовом статусе крестьян, что сближало их с остальным населением империи24. Отменялись ограничения в отношении поступления на государственную службу, в учебные заведения; предоставлялось право свободного получения паспортов и выбора места жительства; снимались препятствия к уходу крестьян на заработки; отменялись пункты законодательства, запрещавшие семейные разделы; зажиточные крестьяне, имевшие купленную землю, могли участвовать в земских выборах по курии землевладельцев и т.д. Обещан был коренной пересмотр системы местного управления, самоуправления и суда. Большая часть пунктов этого указа имела самую непосредственную связь с планировавшимися аграрными преобразованиями. Но обнаружилось это лишь с изданием указа 9 ноября 1906 г., с появлением которого окончательно стали ясны характер и направление столыпинской аграрной реформы25.

Таким образом, Столыпин, идя по проложенному курсу и пользуясь готовыми материалами, фактически не был в прямом смысле творцом новой аграрной политики. Но, во

Раздел 1

первых, он не был и простым плагиатором идей, в какой-то мере придя к ним ранее в результате губернаторской практики и затем внеся в них некоторые коррективы. Во-вторых, став премьером, он сделал аграрную реформу осью своей внутренней политики, рассчитанной на модернизацию социально-экономического, а отчасти и политического строя империи. Причем на первый план были выдвинуты не столько хозяйственно-экономические, сколько социально-политические аспекты реформы. И наконец, Столыпин первый перешел от слов к делу, приступив к реализации нового аграрного курса и проявив завидную настойчивость и умение в его отстаивании и в Думе, и в Государственном совете.

Указ 9 ноября, ставший 14 июня 1910 г. законом, гласил, что в связи с отменой выкупных платежей надельные земли освобождаются от ограничений общинного владения, а крестьяне приобретают право свободного выхода из общины с укреплением надела в личную собственность. Формально заявление о выходе должно было утверждаться большинством сельского схода. Но если сход в течение месяца не принимал решения, то дело переносилось на усмотрение земского начальника, который, выполняя установку правительства, решал его обычно в пользу заявителя. В сельских обществах, где переделов не было с момента наделения крестьян землей, все члены общины автоматически объявлялись владельцами своих наделов.

Основное назначение этого акта — пробудить в крестьянине частнособственнический инстинкт, дать толчок разрушению общины. Но это был лишь первый этап реализации нового аграрного курса. В хозяйственном отношении простое объявление наделов личной собственностью не снимало всех неудобств, связанных с их раздробленностью, чересполосицей, принудительным севооборотом, совместным пользованием угодьями и т.п. Вторым шагом в наступлении на общину стал закон 29 мая 1911 г., которым центр тяжести реформы переносился на землеустройство26. Право крестьянина, ставшего индивидуальным владельцем надела, свести все полосы в один участок предусматривалось еще указом 9 ноября. Теперь же сам акт землеустройства считался основанием для признания надела личным владением, что на практике опять-таки усиливало насильственный характер

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 33

закона. Основной упор был сделан на образование хуторских (с перенесением усадьбы на свой участок) и отрубных (с оставлением усадьбы в деревне) участковых хозяйств.

С принятием этих актов преобразования в аграрной сфере приобрели определенную логичность и комплексность. В частности, главной цели реформы — насаждению крестьян-собственников — оказались подчинены операции Крестьянского банка, получившего возможность не только содействовать приобретению крестьянами земли, но и выдавать ссуды для организации хозяйства под залог надельных земель (указ 15 ноября 1906 г.), и вся деятельность Переселенческого управления, способствовавшего переселению малоземельных крестьян на казенные земли в Сибирь и Среднюю Азию. Нашел свое место в преобразовании деревни и указ 5 октября: с одной стороны, он способствовал выходу из общины и разрыву с землей тех элементов, связь с деревней которых становилась искусственной; с другой — он укреплял позиции зажиточных слоев, их правовой и имущественный статус, предоставляя им возможность принимать активное участие в органах земского самоуправления, ликвидировал архаичные функции общины.

Однако, устраняя наиболее существенные препятствия на пути буржуазной модернизации аграрного сектора экономики, власть не отказалась от традиционного стремления регулировать социальные процессы в деревне, удерживая их на определенном уровне. Непоследовательность и ограниченность нового законодательства проявились прежде всего в трактовке статуса надельной земли и ее владельцев. Надельные земли по-прежнему сохраняли сословно-крестьян-ский характер, а владельцы наделов были ограничены в своем праве распоряжаться ими. Как заявил Столыпин, выступая по аграрному вопросу в Ш Думе, «государство в целях обеспечения за земледельческим населением определенных земель ограничивает распоряжение этой землей: надельная земля не может отчуждаться лицам других сословий; не может быть заложена, кроме как в Крестьянском банке; не может быть продана за долги, не может быть завещана...»27. Кроме того, было очевидно, что правительство не заинтересовано в создании крупных крестьянских хозяйств фермерского типа, которые могли бы стать конкурентами помещиков. Были установлены временные нормы концентрации на

Раздел 1

дельных земель в одних руках — не свыше 6 наделов в одном уезде. Крестьянский банк тоже ограничивал свои операции с крестьянами-покупщиками — не свыше трех наделов. Все эти ограничения тормозили процесс мобилизации крестьянских земель и способствовали их обесцениванию. Правда, законом 29 мая 1911 г. было установлено, что надельная земля, если к ней при выходе из общины присоединяется купленная, может приобрести характер частной собственности, что было уже серьезной уступкой буржуазным принципам.

Впрочем, тенденция к попечительное™ в правительственной политике, видимо, имела реальную объективную причину. Сельское население, несмотря на некоторое сокращение его удельного веса в общей численности населения империи, количественно продолжало расти, обостряя проблему занятости. Как показали расчеты исследователей, несмотря на отток сельского населения в города и переселение на окраины, больше половины естественного прироста оставалось в деревне, что обусловливало дробление наделов и обострение малоземелья крестьян28. Не случайно Столыпин планировал разработку закона о пределах дробимости наделов. Но это не решало проблемы, и идея оставалась нереализованной.

Важно отметить, что столыпинская реформа не ограничивалась узкой задачей модернизации крестьянского хозяйства, на чем обычно сосредоточивается большинство пишущих о ней, а была многоцелевым, комплексным предприятием. В отличие от Витте у Столыпина на первом плане при ее разработке и реализации стояли социально-политические цели. Первоочередной, двуединой задачей реформы были разрушение общины, придававшей крестьянским выступлениям определенную организованность, и создание из зажиточных крестьян-собственников крепкой консервативной опоры власти. Это было связано как с провалом цезаристского курса, традиционно считавшего социальной опорой режима все крестьянство, так и с продолжавшимся размыванием дворянского землевладения (сократившись за пореформенное сорокалетие более чем на 40%, оно за 1905 -1915 гг. уменьшилось еще на 20%), что грозило ослаблением позиций самодержавия.

ПЛ. СТОЛЫПИН. Попытка модернизации сельского хозяйства России 35

Новая социальная сила должна была стать активной составной частью третьеиюньской политической системы, укрепить на несколько подновленной основе старый политический режим, ликвидировать социальную напряженность в деревне, отвлечь крестьян от помещичьих земель. Направленная в первую очередь против революции, реформа фактически начала реализовываться после ее подавления. Но контрреволюционная ее направленность сохранялась, приобретая как бы превентивный характер. Уже после третье-июньского переворота Столыпин, представляя указ 9 ноября на рассмотрение Думы, вновь и вновь подчеркивал ее политический характер: насаждение «крепкого личного собственника» в деревне необходимо «для переустройства нашего царства, переустройства его на крепких монархических устоях, для создания преграды развитию революционного движения»29.

В плане хозяйственно-экономическом с осуществлением аграрной реформы столыпинский кабинет связывал большие экономические надежды. Ожидались не только возрождение деревни на новой агрикультурной и агротехнической основе, но и общий подъем экономики страны. «Наше экономическое возрождение, — заявил Столыпин, — мы строим на наличии покупательной способности у крепкого достаточного класса на низах». Более того, без перестройки землевладения, как отмечал соратник премьера, а затем и продолжатель его дела А.В. Кривошеий, «России не устоять в великом трудовом состязании народов»30.

Столыпину не суждено было дождаться плодов реализации своего дела. Но есть, видимо, смысл пытаться подвести краткие итоги за все время действия реформы (в мае 1915 г. в связи с войной она была приостановлена, а 28 июня 1917 г. прекращена по постановлению Временного правительства).

Всего за 1907—1915гг. из общины вышло несколько более Змлн хозяев, т.е. около трети, по данным переписи 1905 г., или около четверти общей численности крестьянских хозяйств на 1916 г., учитывая их прирост за годы реализации реформы. Приводимая рядом авторов цифра 60% и даже более явно завышена как за счет отнесения к выделившимся из общины всех членов беспередельных общин, так и за счет зачисления в собственники всех подавших заявление о выделе или землеустройстве, а также, видимо, двойно

Раздел 1

го учета «укрепленцев» среди землеустроенных крестьян. Между тем из 3,5 млн членов беспередельных общин только 470 тыс. взяли укрепительные документы, из 2,7 млн ходатайств о признании наделов личной собственностью было реализовано 90% (причем многие подавшие заявления, взяв укрепительные документы, фактически из общины так и не вышли), а из 5,8 млн ходатайств о землеустройстве — менее трети3!. На надельных землях было образовано около 1,6 млн обособленных крестьянских участковых хозяйств— около 300 тыс. хуторов и 1,3 млн отрубов. Это составляло 11% всей площади надельных земель, а вместе с по-дворниками— примерно 28%. Остальные так называемые «укрепленцы» продолжали хозяйствовать чересполосно, что еще более запутывало земельные отношения в деревне.

Оценивая социальный аспект реформы, следует отметить по крайней мере три обстоятельства. Во-первых, относительную малочисленность участковых хозяйств, хотя по абсолютному их исчислению и особенно по темпам землеустройства российской деревне не было равных в мире. Во-вторых, неравномерность их размещения — основная масса участковых хозяйств приходилась на северо-западные, южные и юго-восточные губернии, где община не имела глубоких корней и где отчетливо преобладал торговый характер сельскохозяйственного производства. Земледельческий центр, требовавший по замыслу Столыпина особого внимания, оказался менее затронутым реформой. В-третьих, большинство таких хозяйств по-прежнему страдало от малоземелья. Средний размер хуторов и отрубов составлял по России 9,8 дес. (у общинников — 7,1 дес). По расчетам дореволюционных экономистов, необходимый минимум для ведения хозяйства колебался в зависимости от районов от 8 до 15 дес. Около половины хуторов и отрубов располагали площадью менее 8 дес, т.е. ниже потребительской нормы. Причем ниже этой нормы была средняя площадь таких хозяйств в 24 губерниях Европейской России32.

В целом реформа заметно ускорила процесс мобилизации крестьянских земель и соответственно процесс социального расслоения деревни. Всего за время ее действия крестьяне продали 4,1 млн дес, т.е. около V4 надельной земли, перешедшей в личное владение. В качестве продавцов выступили 1,2 млн владельцев— 40% всех вышедших из общины.

ПЛ. СТОЛЫПИН. Попытка модернизации сельского хозяйства России 37

Анкетное обследование, проведенное МВД в 1914 г., показало, что лишь 25% из них продали наделы с целью приобретения других земель для улучшения хозяйства. Остальные расстались с наделами в связи с тем, что одни уже практически не занимались сельским хозяйством, другие — из-за невозможности обработать землю своими силами, третьи решили попытать счастья в переселении. Вместе с тем следует отметить, что часть зажиточных, кулацких элементов деревни, широко пользовавшихся внутриобщинной арендой, разного рода торгово-ростовщическими приемами эксплуатации однообщинников, предпочла остаться в общине.

Заметную роль в землеустройстве крестьянских хозяйств сыграл Крестьянский банк, хотя его роль, видимо, не оправдала всех надежд реформаторов. Если ранее в операциях банка преобладали коллективные покупки земли обществами и товариществами, то теперь 90% клиентов составляли индивидуальные хозяева. За 1907—1915гг. крестьяне приобрели у банка или купили с его помощью 9,8 млн дес, получив в ссуду 929 млн руб. Главной задачей банка было создание образцовых участковых хозяйств. И таких на банковых землях было создано 270 тыс. Но, предоставляя ссуды до 90 и даже до 100% стоимости земли, банк устанавливал цены, до трети превышавшие цены свободного рынка. В результате задолженность банку ложилась тяжелым бременем на его клиентов, что затрудняло модернизацию хозяйств. За неуплату процентов по ссудам банк отобрал у задолжников более 600 тыс. дес.

Средством избавления от маломощных и разоряющихся хозяйств должна была служить по первоначальным замыслам активизация переселения крестьян на свободные казенные земли, главным образом за Урал, для чего переселенцам предоставлялись пособия и разного вида льготы. Общее число переселенцев за 1906— 1915гг. составило 3,1 млн человек, т.е. вдвое больше, чем за предыдущее десятилетие. Часть их сумела закрепиться на новых землях и обзавестись хозяйством, другие расселились по необъятным просторам Сибири, так и не став самостоятельными хозяевами, третьи вернулись. Вернулось 456,6 тыс. человек, т.е. 18%, пополнив паупе-ризированные слои города и деревни.

Посетив в 1910 г. вместе с Кривошеиным Сибирь и Поволжье, Столыпин понял ошибочность своих первоначаль

Раздел 1

ных расчетов на переселение прежде всего малоземельных, которые и на новом месте не в состоянии были обзавестись крепким хозяйством. Теперь упор был сделан на переселение действительно крепких хозяев, которые могли бы эффективно воспользоваться казенной помощью. К тому же на новые земли переносилась старая общинная организация. Требовалась более активная работа по землеустройству. И наконец, более отчетливо была сформулирована и цель переселения— освоение колониальных окраин империи, укрепление ее границ и ассимиляция коренного населения, т.е. несколько более отчетливо зазвучали политические мотивы этой меры и стушевались социальные. Но главное — Столыпин был вынужден признать, что, «как бы ни была заманчива мысль воспользоваться переселением для разрешения земельного вопроса в Европейской России (хотя выселение не достигло и половины естественного прироста, все же, отмечал он, во внутренних губерниях оно освободило около 1,5 млн дес. — А.К., К.Ш.), от этой мечты необходимо отказаться», так как доведение переселения до крупных размеров будет иметь следствием «чрезмерное ослабление плотности русского населения в западной полосе Европейской России», что «едва ли желательно и экономически и политически».

В целом же, давая оценку степени успеха реформы, Столыпин заключал: «Было бы самообманом и самообольщением думать, что жизнь сельской России уже меняется. Во многих местностях землеустройство почти не начато или идет туго и медленно... Но начало положено. В Пруссии, где землеустройство проводится с 1821 г., оно также еще далеко не закончено и идет более медленными темпами». И выражал надежду: «Начало переустройству земельного быта положено, и распространение его на всю Россию, по моему убеждению, вопрос времени»33.

Что касается общины, то сколько-нибудь существенно подорвать ее значение в деревне не удалось. Если в 1905 г. в Европейской России насчитывалось 135 тыс. общин, то к 1917 г., по данным В.П. Данилова, в пределах современной территории России их было НО тыс.34 Несмотря на массированное административное давление, а может быть, и благодаря ему большинство крестьян выступило против насильственного их разрушения. Не случайно почти 3/4 вышедших

П.А. Столыпин. Попытка модернизации сельского хозяйства России 39

из общины не получили согласия общества. Многие крестьяне, подавшие заявления о выходе, затем забирали их обратно. Можно предположить, что, освободившись в какой-то мере от предпринимательских и пролетарских слоев, община несколько даже стабилизировалась. По крайней мере следует отметить, что жизненность ее — явление не случайное.

Сохранение общинной организации в России обусловливалось рядом фактов. С одной стороны, сказывалось влияние сильных традиций, которые подпитывались и сравнительно низким уровнем социально-экономического развития российской деревни, и особенностями географических и природных условий обширной страны, и аграрной перенаселенностью, и слабым оттоком населения в неземледельческие сферы народного хозяйства. Все это способствовало сохранению общины как института, социальной защиты. С другой стороны, община сумела в какой-то мере приспособиться к новым условиям и даже обеспечить в определенной мере хозяйственный и агрикультурный прогресс. Немецкий профессор Аухаген, посетивший в 1911 —1913 гг. ряд российских губерний с целью выяснения хода реформы, будучи ее приверженцем, все же отмечал, что община не является врагом прогресса, что она вовсе не противится употреблению усовершенствованных орудий и машин, лучших семян, введению рациональных способов обработки полей и т.д. К тому же в таких общинах к улучшению своего хозяйства приступают не отдельные, особенно развитые и предприимчивые крестьяне, а целиком вся община35.

Эти наблюдения подтверждаются исследованием П.Н. Зырянова, посвященным анализу жизнедеятельности общины Европейской России в рассматриваемые годы36. Приведенный автором материал свидетельствует, что крестьянская общинная организация в какой-то мере пыталась реагировать на требования времени. Борясь с малоземельем, сельские общества продолжали совместную аренду или покупку земель, в том числе нередко и укрепленных наделов — всего в 1907 — 1914 гг. было куплено свыше 1 млн дес. Стремясь модернизировать хозяйство, общины предпринимали шаги по смягчению вредных последствий чересполосицы, переходя на «широкие полосы», внедряли травосеяние и многопольные севообороты. При этом, чтобы обойти закон, даже выделившиеся из общины хозяева нередко заклю

Судьбы российского крестьянства, М., РГГУ, 1996.

Wednesday, June 4, 2014

1 Судьбы российского крестьянства

No comments:

Post a Comment